Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Одновременно Азеф познакомил молодежь с новой, изобретенной им тактикой. Выслеживание жертвы и нападение должны были осуществлять террористы, закамуфлированные под мелкую обслугу, промышляющую на улицах: извозчиков, торговцев в разнос и т.п.

Уличное наблюдение применяли и первомартовцы 1881 года, но трюк с обслугой принадлежит лично Азефу.

Революционеры не подозревали, что Азеф просто скопировал хорошо ему известную изнутри систему слежки, которую применяли филеры Медникова. Самой гениальной идеей Зубатова или Медникова (или их обоих) было то, что филеры камуфлировались под мелких людишек, по делам службы снующих по улицам или ожидающих клиентов. Только много позже английские классики детективной литературы отметили, что никто не обращает внимания на прислугу, выполняющую свои обязанности, и козыряли этим в своих сочинениях.

Медниковские филеры, таким образом, надели на себя своеобразные шапки-невидимки. Характерным для них стало и отсутствие пресловутых «гороховых пальто» – полуформенной одежды, в которую начальство издавна обряжало «тайных» сыщиков – классической приметы, позволявшей публике безошибочно замечать филеров. Медниковские подопечные использовали «гороховые пальто» лишь тогда, когда открытой слежкой требовалось запугать преследуемых.

Теперь боевики Азефа надели те же шапки-невидимки, какие носили сыщики, следящие за революционерами. Этот ход Азефа оказался не менее гениальным, чем изобретение его учителей Зубатова и Медникова, создавших безотказно действующие принципы наружнего наблюдения. Азеф как бы одел своих разведчиков в форму солдат вражеской армии – хорошо известный прием всех разведок во время войны, юридически считающийся тяжким военным преступлением.

Террористы становились совершенно неуязвимы. Во-первых, даже обнаружившие наблюдателей филеры должны были считать, что имеют дело с коллегами: во время работы нередко сталкивались сыщики, служившие в разных подразделених Департамента полиции и в разных городах. Контакты между ними и выяснения отношений начальством не поощрялись: у всех были свои собственные, обычно секретные задачи. Начальство само должно было отвечать за то, чтобы различные подразделения не мешали друг другу работать, что, конечно, далеко не всегда удавалось на практике. Во-вторых, Азеф наверняка знал, что помимо профессиональных филеров среди уличной обслуги было множество мелких осведомителей полиции, а потому любопытствующее поведение этой публики тем более не представляло интереса для внимания охраны.

Новая тактика террористов служила совершенно безотказно, пока не стала известна полиции после массовых арестов весной 1905 года.

Перемену настроения Азефа и возвращение его обычной энергии и предприимчивости Ратаев относит к ноябрю 1903 года. Едва ли мы ошибемся, предположив, что до Азефа тогда дошли вести о ссылке Зубатова во Владимир (вести об августовской катастрофе Зубатова дошли до прессы и стали известны Азефу несколько раньше – в конце сентября).

Необходимость отчитываться перед Зубатовым угнетала Азефа; теперь же, при всей неясности происшедшего в Петербурге, дело вовсе не походило на то, что Гершуни осчастливил Зубатова и Лопухина своими откровениями относительно истинной роли Азефа. Да и Ратаев едва ли смог бы скрыть от Азефа, что перестал ему доверять. Время шло, ничего угрожающего Азефу не происходило, и можно было активизировать деятельность.

Именно в ноябре Азеф поделился с Ратаевым сведениями о финском революционере К.Циллиакусе, который должен был прославиться в ближайшие времена финансированием российского революционного движения с помощью денег японской разведки – выдающийся эпизод в деятельности социалистов-революционеров и прочей революционной публики, в 1917 году травившей большевиков за аналогичное сотрудничество с Германией.

Тогда же, в ноябре 1903 года, Азеф отправил Савинкова в Петербург – начать наблюдение за Плеве. В декабре он сам обещал появиться там, но обещания не выполнил: то ли его действительно задержала возня с приготовлением динамита (занятие, не допускающее торопливости!), как это позже объяснили Савинкову Гоц и сам Азеф, то ли изменились планы в связи с состоявшимися беседами с Ратаевым (о них – ниже), то ли Азеф был уверен, что Савинков его не сможет дождаться (об этом еще чуть ниже).

Неизвестно, насколько серьезно Азеф был посвящен в причины падения Зубатова, но он не мог не понимать, что воссоздание мощной террористической организации может теперь только поднять его, Азефа, личное влияние и в революционном, и в правительственном лагерях. А уж как конкретно использовать эту организацию – этого еще Азеф, по-видимому, и сам не решил.

В конце 1903 года Азеф намекнул Ратаеву, что, по слухам, эсеры готовят покушение на Плеве. Оказалось, что Ратаев в курсе дела: об этом в Департамент полиции уже сообщил А.В.Герасимов – начальник Харьковского Охранного отделения. Донесения Герасимова получил и Ратаев. До сего времени не известно, каким источником информации обладали в Харькове, но было названо и имя Егора Созонова – главного действующего лица будущего покушения. Азеф, не моргнув глазом, соврал Ратаеву, что не знает этого человека, но знаком по Петербургу с его братом Изотом – тоже будущим участником БО.

Беседа показала Азефу, что действовать дальше без оглядки на петербургское начальство невозможно: неизвестно, какой еще сюрприз преподнесут болтливые революционеры и во что это выльется самому Азефу. Поэтому он тут же предложил Ратаеву поехать в Россию, чтобы на месте разобраться со слухами о готовящемся покушении. Оказалось, что весьма кстати (случайно ли?) начальство уже вызвало туда Ратаева. Оставалось только собраться и вместе выехать. Предполагается, что Азеф при этом транспортировал динамит.

Савинков, между тем, не дождавшись Азефа и проявив полную беспомощность в попытках организовать слежку за Плеве, оказался, к тому же, под наблюдением полиции. Паспорт, в очередной раз сданный им на прописку, возбудил подозрение. Паспортом Савинкова снабдили помимо Азефа, поэтому нельзя утверждать, что последний послал Савинкова в Россию прямо на провал. Но не исключено и это: ведь как-то Азеф должен был разыскать его в Петербурге, возможно – по имени в паспорте. Сам Азеф мог и не выдавать Савинкова (об этом в его донесениях, действительно, нет ни слова), но он мог знать или предполагать, что Савинков рускует провалом, пользуясь каким-то определенным засвеченным паспортом. Тогда этот многозначительный эпизод показывает, что Азеф с момента первого знакомства пытался избавиться от Савинкова.

Последний, обнаружив слежку, проявил свои лучшие качества: умение быстро и решительно спасаться от полиции. Без паспорта он кинулся за границу и сумел добраться до Женевы, которую уже покинул уехавший в Россию Азеф.

Существует легенда, что Азеф вез динамит в том же купе, где ехал и Ратаев. Последний же вспоминал, что Азеф приехал в Петербург неделей позже. Не исключено, впрочем, что их пути разошлись только после границы: Ратаев прямо поехал в Петербург, а Азеф собирал по России (в Риге и Москве) членов своей боевой группы. Так или иначе, но Азеф оказался в столице как раз в день начала войны: японцы, не дождавшись ответа на все свои ультиматумы, напали на Порт-Артур в ночь на 27 января (9 февраля) 1904 года.