Розетта - Барбара Эвинг

Мистер Шелли — поэт — создал поэму, названную «Озимандиас».

Пятнадцатилетняя леди Розетта Хоуксфилд внимательно прочла обе поэмы и сходила в Британский музей, чтобы лично взглянуть на сокровища родной страны. Она сразу же рассказала мисс Горди обо всем, что там увидела.

— В египетской коллекции много больших каменных ног. Есть о чем писать стихотворения, было бы желание. Но я не уверена, что мистер Шелли действительно видел ту красивую гранитную голову молодого фараона.

— Почему?

— Ах, мисс Горди, вы должны посмотреть на нее! Она такая большая, ей тысячи лет! И она пересекла океаны, но до сих пор улыбается! Невероятно красивая! Ее наверняка нашел в песках в верховьях Нила сумасшедший итальянец, который раньше работал силачом в цирке, а теперь нанялся к британскому консулу в Каире. Она называется «Голова молодого Мемнона»; ее погрузили на лодку на Ниле. Думаю, что силач сам ее погрузил. Потом ее переправили в Александрию, где разместили на барже. По пути в Англию она несколько раз чуть не утонула. Зачем писать поэму о ноге, если можно написать о такой замечательной голове?

Леди Розетта Хоуксфилд была здравомыслящей и трезвой молодой особой. Поэтому мисс Горди с любопытством наблюдала за ее необычным интересом к этой голове.

— Я не думаю, что мистер Шелли видел голову в музее, — повторила Розетта.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что на лице, которое пересекло океаны, нет холодного выражения властности! Оно красивое и такое доброе!

Мисс Горди, к сожалению, не выходила из дому, потому что болела со дня похорон принцессы, и не могла проверить слова Розетты. Но она сказала:

— Мистер Шелли пишет о чем-то другом, я полагаю.

— Что вы имеете в виду?

— Он очень сердит на правительство и церковь.

— Из-за бедных солдат, матросов и памятников?

— И несправедливых законов. И денег, которые тратятся на принца-регента и его дворец в Брайтоне. И мистера Вордсворта, который когда-то был революционером, а потом принял предложение занять должность распределителя печатей. Это очень расстроило мистера Шелли. И то, что вешают людей. И то, как церковь всецело поддерживает монархию. История, возможно, вынесет свой приговор нашим лидерам. Я думаю, что в своей поэме он пишет именно об этом.

Розетта засияла улыбкой отца. Голубое платье очень шло к цвету ее глаз. Как и предсказывала Роза, Розетта носила повязку на одном глазу, как пират. Она тепло посмотрела на мисс Горди.

— Вы всегда хотели, чтобы я видела все это изнутри.

— Я лишь хочу, чтобы ты знала свет, милая моя.

Они услышали шуршанье юбок, и Фанни, которая всегда останавливалась у мисс Горди, когда приезжала в Лондон, сбежала вниз по лестнице. Она поцеловала Розетту.

— Мне очень жаль, что заставила вас ждать.

— Мама встретит нас там, — уверила Розетта.

— Мы расскажем ей обо всем, — сказали они мисс Горди, выбежали под падающий снег и нырнули в карету, которая, как всегда, перекрыла движение на Саут-Молтон-стрит.

Несмотря на погоду, в зале было много людей, словно приближение даты рождения Христа заставило их стать более задумчивыми, чем обычно. Там были обозленные раненые солдаты, рядом с ними стояли задумчивые мещане в пальто, леди в шляпках и шалях. Дети жались поближе к родителям.

Когда заговорила Фанни, наступила тишина. Она говорила очень просто. Люди к ней тянулись, потому что знали ее и потому что ее рыжие волосы никогда не были как следует уложены под шляпкой. Она казалась одной из них, также прибежавшей сюда запыхавшись и считавшей, что это необходимо. Была еще одна вещь, за которую любили Фанни. На поясе она завязывала прекрасный синий шарф цвета египетского неба, который сильно контрастировал с ее серым платьем. Люди невольно начинали улыбаться, потому что он был такой красивый, такой веселый, что вселял в них надежду.

Фанни сказала:

— В этом суетливом городе мы собрались, чтобы в тиши подумать о наших жизнях. Давайте минуту помолчим. Давайте воспользуемся моментом, чтобы успокоить сердца и послушать. Возможно, в тишине к нам обратится некий голос или появится решение проблем.

Люди засуетились, но тишина наступила быстро. Кое-кто покашливал, некоторые закрыли глаза, некоторые тревожно оглядывались, словно бы они не привыкли оставаться наедине с собственными мыслями.

В наступившей тишине откуда-то из глубины зала послышался разгневанный крик:

— Идите домой, ухаживайте за мужьями и детьми! В Библии сказано: «Ни учить, ни властвовать над мужчиной женщине не позволяю, но пребывать в молчании». Первое письмо к Тимофею, глава вторая!

Рябь пробежала по толпе. Люди стали оборачиваться на голос. Они увидели какого-то солдата в оборванной, грязной форме. У него не было оружия. Присутствующие зашептались — они не знали, сердиться на него или смиренно склонить головы. В этот момент Фанни протянула руку к солдату в примирительном жесте.

— Друг мой, — мягко сказала она, — гнев, который ты хранишь в сердце, любого может привести лишь к печали. Один из моих помощников подойдет к тебе в конце собрания. Возможно, мы как-то сможем помочь тебе. Ты сражался за нашу страну, за что мы тебе благодарны. Мы гордимся тобой.

Солдат молча смотрел на Фанни. На какое-то время замолчали все: и мещане, и солдаты, и женщины, словно бы леди с развевающимися рыжими волосами и синим шарфом на некоторое время впустила в их души покой.

Фанни рассказывала о надежде, добре и любви. Так как она была одета в серое квакерское платье и говорила с добротой в голосе, люди в зале подумали, что она беседует с ними о Боге. Только Роза, вдовствующая герцогиня Хоуксфилд, заметила, что Его имя на самом деле так ни разу и не прозвучало.