Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

– Биохимия… генетика и тектогенетика… ну, вот мы и пришли в клинику!

Эти слова разом вернули его к реальности. Девушка придержала перед ним дверь, заглянув в проем которой он мельком увидел одинаковый для всех стран пастельный декор, повеяло запахом одинаковой же больничной дезинфекции.

– Вы сказали, вон там факультет генетики? – с нажимом переспросил он, жестом указав на здание, которое они только что прошли.

– Да, сэр.

– Факультет, на котором работает знаменитый доктор Сугайгунтунг?

– Да, сэр. – На сей раз улыбка как будто перестала быть вымученной, и в голосе тоже послышалась неподдельная гордость. – Я имею честь работать на том же факультете. Я учусь прямо у него.

Дональд составил цветистую фразу, намереваясь уместить в нее благодарность за ее помощь, восхищение ее красотой, приправив их жалобой на злоключения иноземного гостя. Знакомство со студенткой самого Сугайгунтунга было бы невероятной удачей!

Но не успел он и рта раскрыть, как она свернула зонтик и деловито зашагала прочь. К тому времени когда он дернулся за ней следом, между ними уже столпились человек двадцать.

Из дверей клиники на него подозрительно смотрела медсестра. Он вздохнул. Оставалось только запомнить расположение здания на случай, если ему представится шанс снова попасть в университет.

Оглядывая напоследок территорию университета, он заметил нечто, показавшееся ему странным: улыбок на лицах проходящих мимо студентов тут было много меньше, чем можно было бы ожидать от тех, кто сознает, что вершит большие дела. Кивая или махая друзьям, они сохраняли маски серьезной сосредоточенности.

И девушка, которая привела его сюда от ворот, говорила устало.

Изнурена тем, что вынуждена так много работать? Сходится. Университет патриотизма был лучшим среди множества центров высшего образования Ятаканга: конкурс сюда, наверное, был астрономическим, учитывая, как миллионы здешних семей давят на детей, заставляя их учиться.

От этой мысли ему стало не по себе. Он не привык находиться среди людей, которые так обуреваемы патриотизмом, что готовы загнать себя до смерти. Дома это давно уже вышло из моды. Он повернулся к сестре, собираясь уже объяснить, зачем пришел.

В этот момент раздался крик. Его взгляд метнулся в ту сторону, и он увидел, как толпа студентов возле здания генетики словно бы пошла волнами, потом над тесно скученными темными голосами что-то взметнулось. Блеснул солнечный зайчик. Дональд сразу узнал уникальный силуэт предмета: фанг, ятакангский скимитар, с которым этот народ так любит сравнивать дугу своих островов.

Крик смазался, превратившись в невнятный вой, и на безупречно ровный песчаный садик, который и здесь был разбит между белыми башнями и сводчатыми переходами, спотыкаясь, выбежал парнишка. Яркая кровь лилась из раны у него на груди. Преодолев всего два ярда, он упал и задергался в судорогах, жизнь вытекала из него красными струйками.

У Дональда закружилась голова, к горлу подступила тошнота – он вообразил себя носителем нового и странного заболевания: переносчиком заразы беспорядков и бойни. Он же только сегодня прилетел в этот город, а уже…

Нет нужды понимать суть данного феномена. Его распознаешь сразу. Это факт современной жизни – или смерти. Всего в нескольких ярдах от него, за барьером из внезапно запаниковавших студентов, находился человек, который вдруг перешел за грань здравого смысла, впал в амок, охваченный безудержной жаждой убивать.

Эмоциональная перегрузка блокировала восприятие, Дональд не мог усваивать происходящее в целом. Он видел лишь отдельные его фрагменты: истекающего кровью парнишку, его перепуганных товарищей, потом девушку в распоротом саронге, которая, спотыкаясь, выбежала из толпы, повторив движения первой жертвы. Но она оставляла глубокие следы в песке садика и, прижимая к себе рукой одну небольшую грудь, непонимающим взором глядела на чудовищную рану, почти отделившую эту грудь от тела, – шоковое состояние, она не способна кричать или плакать, способна только смотреть и испытывать боль.

Для своей жатвы мокер не мог бы выбрать лучшего места. На запруженной дорожке, где тем, кто выходил из здания тектогенетики, мешали двери, не было нужды искать мишени – руби сколько влезет. Снова взметнулся клинок, разбрызгивая по стенам, лицам и спинам капли, рисуя орнаменты крови, и опустился точно нож, по-мясницки перерубая мышцы и кости. В окнах возникли лица, и вдалеке появился мужчина в рыжей военной форме с тазером на изготовку. Он с трудом пробивался сквозь стадо обезумевших студентов. Третья жертва рухнула на песок, будто развихлявшийся манекен, – мозги молодого человека выпали всем напоказ.

Безумный вопль выкристаллизовался в слово, слово – в имя, и имя это было – Дональд не понял, как ему это удалось разобрать, – «Сугайгунтунг!». Зачем его звать? Может, мокер был не человек, а генетически модифицированный орангутанг из его лаборатории? Это показалось Дональду притянутым за уши, но не более чем мысль, что, едва приехав, он обязательно должен был столкнуться с мокером.

Автоматически, сам не сознавая, что делает, Дональд постарался получше разглядеть убийцу, а для этого пришлось сделать шаг от двери клиники, и путь к отступлению – доступный, но еще не использованный – был отрезан. Свора ослепленных ужасом студентов оттеснила его, один упал и, казалось, целую вечность не мог подняться и был отброшен на тротуар, где его пинали десятки ног.

Нет, не студент. Этот факт отпечатался в мозгу Дональда в ту же секунду, что и второй, более существенный. Упавший был человеком средних лет, уже начавшим полнеть и – редкость среди ятакангцев – с лысиной на макушке. Но это был моментальный снимок, не имеющий смысла. В расчет шло лишь то, что к незнакомцу бросился мокер.

Мозг у Дональда вдруг оледенел, словно кто-то раскроил ему череп, как мертвому парнишке в нескольких ярдах впереди, а потом налил в него жидкого гелия. Точно внутри него вдруг включился и захватил контроль криогенный компьютер, и время ненадолго перестало быть линейным, превратившись в череду пиктограмм.

«Это классический случай феномена мокера. Объект – худощавый молодой человек чуть выше среднего роста для своей этнической группы, кожа желтоватая, волосы черные, одет в консервативный костюм, испачканный кровью. Взгляд широко открытых, с черной радужкой глаз неподвижен, зрачки расширены, хотя с такого расстояния разрешение слишком мало, чтобы их непосредственно видеть. Рот открыт, по подбородку течет слюна. На левой щеке – немного пены. Дыхание напряженное, и выдох сопровождается хрипением: хаарг оу хаарг оу! Мышечный тонус максимально повышен, правый рукав разошелся по шву под давлением вздувшегося бицепса. Рука судорожно сжимает фанг, костяшки пальцев – ярко-белые на фоне желтоватой кожи. Ноги полусогнуты, стопы на ширине плеч, точно у борца сумо, приготовившегося встретить соперника. Видимая эрекция. Он в системе координат берсерка и не почувствует боли».

Тут перед ним стал вопрос «Что, черт побери, мне делать?», и секунды затикали снова.