Контрразведка Future - Василий Головачев

– Шестнадцать эсвэ до границ скопления, – доложил Клиффорд. – Никаких признаков ударной волны.

– До сферы интрузии ещё не меньше десяти эсвэ, – проворчал Шапиро.

– Осматриваемся.

Несколько минут в рубке было тихо.

– Все системы корабля работают в штатном режиме, – сообщил инк. – Отмечаются незначительные колебания гравитационных полей.

– Возможно, первыми на процесс перестройки реагируют гравитоны и бозоны Хиггса, – сказал Шапиро. – Отсюда эти вибрации. Поближе надо подойти и сравнить.

– Клиф, прыжок на один эсвэ.

– Принял.

– Всем – предельная концентрация! У нас не будет времени на разговоры.

– Да всё понятно, командир, – сказал Иванов.

– Вероника, работаете с Клифом только в режиме «один на один».

– Слушаюсь.

Маккена включил личную консорт-линию:

– Роза, выдержишь? Нам придётся сделать ещё несколько прыжков.

– Куда ж я денусь, командир? – тихо рассмеялась жена. – Всё будет хорошо. У нас славная команда.

– Клиф, стартуем!

На рубку упала гора темноты…

Рисунок созвездий изменился, хотя никто не обратил на это внимания. Все ждали нового «удара по башке», однако не дождались и вздохнули с облегчением.

– Контроль!

Несколько минут ушло на оценку состояния бортовых систем.

– Колоссально! – донёсся шёпот Шапиро. – Кто бы мог подумать! Командир, прошу шагнуть к скоплению ещё на пару эсвэ.

Маккена прислушался к скороговорке Клиффорда: инк утверждал, что его тревожат участившиеся сбои в электронно-нейтронных цепях управления и контроля.

– Нет!

– Ну хотя бы на один светогод!

– Пошлём зонды с датчиками и системами «СС-связи»[47].

– Измерения чрезвычайно важны…

– Я сказал – нет! Клиффорд – пуск двух зондов по вектору Омеги.

– Слушаюсь.

Спейсер выплюнул две пятиметровые капсулы с аппаратурой, способные двигаться «по струне» самостоятельно. Через несколько секунд они скрылись в сверкающем бисерном облаке звёзд.

Возбудился главный медицинский комплекс корабля, называемый космолётчиками Эскулапом:

– Отмечаю ухудшение самочувствия у экипажа!

Маккена и сам почувствовал себя неважно, накатила дурнота, участились приступы слабости, организм реагировал на усилившиеся осцилляции вакуума, порождавшие ливни элементарных частиц, в том числе – с приставкой «анти».

– Вероника, что у нас в защитных линиях?

– Ничего хорошего, командир, полевые завесы и «зеркало» не в состоянии защитить экипаж от внутренних колебаний. Излучение рождается внутри нас.

– Руди, надо уходить, – послышался тихий голос Розы.

– Внимание экипажу…

Очередной приступ слепоты заставил Маккену выругаться.

Кто-то охнул.

– Отмечаю нарастание амплитуды… – быстро заговорил инк.

«Старт!» – мысленно скомандовал Маккена, борясь с темнотой в глазах и болью в позвоночнике.

Новая волна темноты обрушилась на голову, оборвала сознание…

Пришли в себя спустя тысячелетие – по внутренней психологической оценке Маккены.

Зрение восстановилось. В рубке было темно, светились только оранжевые и жёлтые точечные индикаторы живучести кресел (красные вызвали бы у него панику), общий виом не работал, в толще стен рубки плавали искорки света, похожие на светлячков.

«Клиф!» – позвал он.

«Я в порядке», – отозвался инк густым басом.

«Экипаж…»

«Приходит в себя, Эскулап выводит женщин из шока. Мы пережили второй экстремальный бросок на «струну».

«Зонды успели передать информацию?»

«Какие-то донесения я получил».

«Передай пассажиру. Обзор».

Стены рубки покрылись световой паутиной, медленно растаяли.

В рубку хлынул поток призрачно-зеленоватого «лунного» света.

Со всех сторон спейсер окружали далёкие слабо светящиеся облачка звёзд. Одна из них казалась больше всех, красная и пушистая из-за протуберанцев, выглядывающая из-за огромного фиолетово-зелёного горба близкой планеты. Понять, где оказался корабль, в какой звёздной системе, было невозможно. Маккена никогда прежде не видел таких гигантских планет, закрывающих собой большую половину сферы обзора.

– Где мы? – послышался хриплый голос Славы Терёшина.

Никто ему не ответил. Пришедшие в себя космолётчики отдыхали от встряски, с облегчением прислушиваясь к уходящим негативным ощущениям, и рассматривали планету.

– Нас выбросило по вектору Гидры, – сообщил Клиффорд, успевший сориентироваться; в его памяти хранились все мыслимые карты Галактики, составленные дальразведчиками. – До Омеги Кентавра – шесть тысяч эсвэ, до Солнца – девятнадцать тысяч.

– Что это за звезда?

– В моём каталоге сведений нет. Однако похоже, что звезда в радианте одиннадцати вращается вокруг планеты.

– Ты имеешь в виду, что планета вращается вокруг звезды? – уточнил Иванов.

– Никак нет, по моим оценкам, именно звезда вращается вокруг планеты. Её масса – всего пять сотых солнечной, в то время как масса планеты в двадцать раз больше.

– Ну и чудеса! – щёлкнул языком бортинженер. – Первый раз встречаю планету массивней, чем звезда. Это что же за чудовище? И почему она не стала звездой, имея такую массу?

– Диаметр – около четырёхсот тысяч километров, температура под облаками больше пятидесяти градусов по Цельсию, верхний слой атмосферы содержит азот, кислород и водяные пары.

– Кислородно-азотная атмосфера? Вода?! Может, здесь и жизнь есть?!

– За работу! – объявил Маккена. – Подробный анализ работы всех систем!

Голоса стихли. Дисциплинированные космолётчики знали свои обязанности.

Маккена вспомнил возглас физика: «Колоссально!»

– Всеволод Дмитриевич, что у вас?

– Если во времена инфляционного раздувания нашего Метадомена процесс шёл на гиперскоростях, превышающих скорость света в триллионы триллионов раз, то в Омеге почти такой же процесс идёт намного медленнее, хотя термин «скорость» не отражает его физических характеристик. Никто никуда не летит, изменяется континуум. Но это не главное. В нашем домене уже шесть миллиардов лет длится эпоха вырождения вакуума, домен расширяется, причём с ускорением, а пространство «скатывается» к двумерности.