Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

— А что вы искали в Интернете, Никита? Если не секрет?Вы ведь никогда не пользовались Интернетом… Во всяком случае — на моей памяти…

— На вашей — нет, — согласился Никита.

— Так что?

— Вам что-нибудь говорит название «Дэ бестиис эт аллиисребус»?

Косноязычная интерпретация латыни навела такого шороху всекретарском загоне, что Никита даже завертел головой в поисках традиционногодля таких случаев стакана с водой. Лицо Нонны Багратионовны пошло разноцветнымипятнами, эдакий карманный Луна-парк, от багрового до фиолетового и обратно;плюс мелькающие рубиновые огоньки карусели, плюс ярко-алые сполохи американскихгорок.

— А вам откуда известно это название, Никита? —выдохнула наконец-то она.

— Слышал где-то…

— Слышали? Где?

— Не припомню… Так что скажете, Нонна Багратионовна?

— Э-э… Традиционное название бестиариев… Тринадцатоговека, плюс минус десятилетие… К сожалению, их почти не осталось… У нас, вовсяком случае… да и в Европе их можно по пальцам пересчитать… Один есть вНью-Йорке, в частной коллекции… Это я знаю точно… Бесценные экземпляры…

— Насколько бесценные?

Нонна Багратионовна непонимающе уставилась на Никиту.

— Вы о чем? О рыночной стоимости?

Никиту вовсе не интересовала рыночная стоимость книги, вгробу он видел ее и вовсе не на рынок с ней собирался, но и разговор ссекретаршей поддержать не мешало.

— Ну… Хотя бы…

— В зависимости от издания… В зависимости от изданияцена колеблется от полумиллиона долларов… И выше…

— А… верхний предел?

— Верхнего предела не существует, молодой человек. Вчастную коллекцию его можно приобрести и за несколько миллионов… Но, насколькомне известно, ни на Сотбис, ни на Кристи бестиарии в обозримом прошлом невыставлялись…

— Ясно… Спасибо за экскурс, Нонна Багратионовна…

— А… Почему вы все-таки спросили?

— Просто так… Просто так.

Секретарша недоверчиво стрельнула в сторону Никиты шрапнельювзглядов — один выразительнее другого. Но шрапнель Нонны была детским лепетомпо сравнению с ковровыми бомбардировками мыслей о Джанго, Мариночке… И теперьвот — о бестиарии. В свете Джанго цена бестиария, какой бы она ни была изначально,удваивалась и утраивалась. Бестиарии обязательно зацепит строптивую собачьюбогиню, обязательно. Ведь он связан с газовым платком Мариночки, а Мариночкабыла частью давно забытой истории Джанго. Так же, как и Джанго была частьюдавно забытой истории Мариночки. Возможно, и бестиарии… Хотя не факт… Но имвсегда можно воспользоваться как предлогом. Как совершенно беспроигрышнымлотом. Почему нет? И его, Никитину, ставку на этот лот перебить будетневозможно..

— Ладно, я поехал, Нонна Багратионовна… Если шефвернется, скажите, что вещи я привез…

— А вы разве его не дождетесь?

— Дела…

— Хорошо, я передам. А… если вы ему понадобитесь, гдевас искать?

Где его искать, действительно? Может быть, в доме Джанго,ведь сейчас он отправится именно туда. Именно. От этой мысли у Никиты заухалосовой сердце и появилась сладкая тяжесть в паху. И распространяться об этойблагословенной тяжести он вовсе не хотел.

— Если я ему понадоблюсь… Если… Я на связи, мобильныйсо мной…

Нонна Багратионовна догнала его возле лифта. Никита ужесобирался войти в кабину, когда секретарша в несвойственной ей манеререшительно ухватила его за полу куртки.

— Послушайте, Никита… Мне нужно поговорить с вами…

— Нонна Багратионовна…

— Может быть, это просто случайное совпадение… Почемувы меня спросили о бестиарии?

— Просто… Поинтересовался, — Никите вовсе нехотелось вступать в утомительные прения с секретаршей.

— Нет, вы не поняли… Почему вы спросили меня именно обэтом бестиарии. Вы ведь никогда не проявляли должного почтения к культуреСредневековья…

— Почему же? Мы ведь говорили с вами о Филиппе Танском…И о бестиариях. И не единожды… Разве вы не помните?..

Вот черт, очевидно, память секретарши Кора-бельникоffастрадала самой обычной возрастной дальнозоркостью: форму ступней средневековыхпоэтов она помнила гораздо лучше, чем утомительно-летние разговоры с Никитой —о гиенах, ворожбе и волшебных камнях во рту.

— Да нет, помню, конечно… Но мы говорили абстрактно. Атеперь вы спросили о конкретной книге. О конкретной, понимаете? Известнойтолько узкому кругу специалистов и любителей…

— Не знал, что о ней известно лишь узкому кругу… Нужнобыло предупреждать заранее…

— Не юродствуйте, молодой человек, — неожиданнорассердилась Нонна.

— Вовсе нет…

— Вы ведь не только о книге спрашивали… Васинтересовала рыночная стоимость бестиария…

Надо же, дерьмо какое! Никиту вовсе не интересовала рыночнаястоимость бестиария. Во всяком случае, не больше, чем курс национальной валютыДоминиканской Республики. Но все же он спросил:

— А что, в этом есть что-то криминальное?

— Нет, но… Дело в том, что в наш отдел редкой книги… Втот самый, где я когда-то работала… Так вот, в него обратились законсультацией. Как раз по вопросу рыночной стоимости «DE BESTIIS ЕТ ALIISREBUS».

— Кто обратился?

— Откуда же я знаю… Был один-единственный телефонныйзвонок…

— И?

— И все. В тот раз абонент пожелал остатьсянеизвестным. И больше не перезванивал. А теперь вот вы, Никита…

— Совпадение, случайное совпадение, НоннаБагратионовна, — Никита ободряюще пожал секретарше запястье. —Извините, мне пора…

…Спустя несколько минут Никита уже перетаскивал бестиарий из«мерса» в свою куцую «девятку», стоявшую на открытой парковке "Только дляа/м концерна «Корабельникоff». А еще через сорок минут (проклятые пробки!) онуже подъезжал к дому Джанго на Пятой Продольной. Это было нарушением правил, новедь и бестиарий был нарушением правил, еще одним мячом, запущенным в игру. Авторой мяч автоматически посылает к черту все правила, только потому, чтоигроки не знают, что с ним делать… Никита — совсем другое дело, Никита — неигрок. Играть с Джанго — означает обречь себя на проигрыш изначально, так чтолучше уж он побудет в стороне, и, если удастся, — выскочит исподтишка наполе, и пользуясь суматохой, подует в выстриженный девичий затылок. И, можетбыть, ему удастся задать ей вопрос… Вернее, несколько вопросов, сорок минут впробках ни для кого даром не проходят. Не факт, что Джанго ответит, она умеетне отвечать. Прямо, бескомпромиссно, глядя в глубь зрачков, — не отвечать.