Поднимите мне веки - Валерий Елманов

Вообще-то я был прав в своих опасениях – сил хватило едва-едва. На какой-то миг, когда его тело уже взлетело над моим, мы вообще застыли в шатком равновесии, и было неясно, то ли его туша вернется, припечатав меня к земле, то ли…

Получилось второе, хотя даже тогда я навряд ли смог бы добиться красивой победы, будь на его месте обычный спарринг-партнер по десантному взводу. Пускай он подо мной, но руки-то по-прежнему на моих плечах. Бить по морде лежачего как-то некрасиво, а касание лопатками земли тут не в зачет – не те правила.

Однако он на пару секунд растерялся, ошеломленный таким полетом, и потому я успел высвободиться из захвата и выкрутить одну его руку, взяв ее на излом и заставляя Готарда перевернуться на живот.

Дальнейшее было делом техники. Одна моя рука по-прежнему с силой пригибала его ладонь к запястью, чтоб в случае чего только поднажать, и все, а другая точно так же, до упора, запрокинула его подбородок вверх…

Дворжицкий поначалу то ли не понял, что его бойцу аллес капут, то ли надеялся, что Готард еще сумеет вырваться, и потому хоть и привстал со своего места справа от государя – Дмитрий усадил его рядом с собой, – тем не менее продолжал помалкивать.

Пришлось поторопить, поскольку боль в руках, особенно в левой, ощущалась все сильнее. Я громко крикнул, что если ясновельможный пан немедленно не признает свое обвинение против меня ложным, то мне останется в качестве доказательства немедленно сломать этому шляхтичу шею.

Народ на двух сторонах ристалища меж тем неистовствовал. Москвичи явно вошли во вкус и, подобно древним римлянам, громко выражали свою точку зрения относительно дальнейшей судьбы Готарда. Гнуть большой палец книзу их никто не научил, зато они вместо этого на все лады рекомендовали мне ничего не ждать и не церемониться.

И Дворжицкий сдался:

– Признаю неправоту своих слов! – морщась, крикнул он зычным голосом.

Толпа недовольно заулюлюкала, но, когда я, отпустив шляхтича, бодро вскочил, поставил ему ногу пониже спины и, подняв руки вверх, громко заорал: «Русь!», вновь ликующе взревела, в едином порыве подавшись вперед.

Хорошо хоть, что стрельцы, которых опять-таки именно я посоветовал Дмитрию выставить в оцепление, не только отделив поляков от остальных, но и по всему периметру, вовремя спохватились.

К тому же дело для них было привычным. На самом опасном направлении, то есть близ русских болельщиков, я порекомендовал Басманову разместить сотню Чекана, успешно справлявшуюся со своими задачами и ранее, во время судебных заседаний престолоблюстителя, так что они и тут оказались на высоте.

Думаю, если бы не они, мне от радостных объятий горожан досталось бы похлеще, чем от Готарда, которому чуть позже я великодушно подал руку, помогая подняться с земли, после чего уверенно зашагал к помосту, на котором меня ждал улыбающийся Дмитрий.

Сконфуженный шляхтич, низко опустив голову, плелся следом.

Еще раз ткнув пальцем на кровавые пятна, выступившие на рубахе, указывая на них Дворжицкому, Дмитрий торжествующе объявил во всеуслышание:

– Бог правду видит.

«Но это еще не значит, что сам за нее вступается», – устало подумал я.

– Ну уж теперь такому богатырю непременно придется остаться на мое венчание на царство, – шепнул Дмитрий мне на ухо, вытанцовывая подле и покровительственно похлопывая меня по плечу.

Ну да, сейчас-то, стоя на последней ступеньке помоста, ему не надо вставать на цыпочки и обнимать меня куда сподручнее. Правда, устроители помоста хоть и состряпали ступени крутыми, но Дмитрий все равно был на несколько сантиметров ниже меня.

– Надо ли? – поморщился я, не считая это наградой.

Но возражал вяло, понимая, что на сей раз Дмитрий будет непременно настаивать на своем, не слушая никаких отговорок, чтобы приобщиться к моей славе.

Так оно и вышло.

– И не просто остаться, но быть подле и златом осыпать, – строгим тоном продолжил Дмитрий.

– То подобает токмо окольничим, – поправил его Басманов и виновато посмотрел на меня – мол, ничего личного, только о царской чести радею, так что не серчай, будущий зятек.

– Окольничим?.. – протянул Дмитрий. – Что ж, яко слугу свово верного… – Он откашлялся и, пытаясь перекричать толпу, продолжающую по-прежнему неистово бушевать, заорал: – Ныне жалую князя Мак-Альпина саном окольничего!

Народ сразу же довольно взревел, на сей раз славя своего государя.

Дмитрий, довольный полученным эффектом, очертя голову пошел еще дальше. Повернувшись к дьякам, он повелительно приказал:

– Да в том же указе повелеваю ввести его в свой сенат. – И, с вызовом поглядев на своих бояр, которые вытаращили на него глаза, задорно заметил: – Сам зрю, что честь велика, но коль ныне князь за всю Русь стоял, хошь и весь в ранах был, мыслю, заслужил ее сполна.

Правда, стоило ему оказаться в своих палатах, как промолчавшие близ ристалища бояре разом навалились на него. Государь вначале огрызался, но те наседали.

Особенно усердствовали братья Голицыны – Иван и недавно вставший с постели Василий, а также еще один Иван – Воротынский, с пеной у рта втолковывавшие Дмитрию, что им невместно со мной сидеть, даже если я и буду находиться на самом краю, ибо…

Ну дальше все как обычно, с тем лишь отличием, что речь шла даже не о потерьке отечества, а о порухе, ибо они пришли со своих уделов, а тут царь хочет урядиться с князем, совсем ничем не владевшим, да еще никого не спросясь.

– Я государь, а потому по примеру своего отца и деда… – начал было Дмитрий, но Василий Голицын – и впрямь краснобай – тут же нашелся, бесцеремонно оборвав государя и радостно заявив:

– Коль по примеру, так тут и вовсе. Помнится, сказывал мне мой батюшка Василий Юрьич, что когда наш пращур Юрий Патрикеевич приехал на Русь, хошь и был он внуком самого Гедемина, но посадили его выше многих прежних московских бояр токмо потому, что великий князь упросил ему место у них. Да и то причина изрядная – свою сестру замуж за него выдавал.

– А не много ли чести будет, ежели я о том вас просить стану? – зло осведомился Дмитрий. – К тому ж мой прапрадед был таким же князем, как и все прочие, разве что именовался великим, а я…

– Мыслю, коль оное было не в зазор сыну великого святого воителя Дмитрия Иоанновича Донского князю Василию, и тебе в зазор не станет, – нашелся Голицын, – а я, в ком помимо великого Гедемина тоже кровь святого Дмитрия Иоанновича течет, с ентим… – И негодующий жест в мою сторону.

Ах так?! Ну, пес поганый, погоди у меня!

И я, воспользовавшись наступившей короткой паузой, поскольку Голицын от злости не сразу сумел подыскать достойное продолжение, торопливо встрял в разговор, тем более что моя точка зрения в кои веки совпадала с боярской.

Хитрость Дмитрия – зачем он на самом деле включил меня в Думу, – была изначально шита белыми нитками. Дураку понятно, что лишь для того, дабы оставить в Москве, а это никак не входило в мои планы.