Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

– Ничего хорошего б не было, – скромно отозвался боярин.

Князь довольно кивнул:

– То-то! И твою б вотчину сожгли, а тебя б самого – убили. Но, ты не думай, что все позади уже – татары в любой час с набегом вернуться могут, и тогда…

– Да понимаю я все, – не выдержал молодой человек, – И про мунгалов-татар, и про рать нашу, и про то, что подчиняться им должны… пока… пока силу не соберем!

– Верно ты говоришь, – прищурился старый правитель. – Очень верно. Чую, мы с Емельян Ипатычем в тебе не ошиблись. И вот какое дело у нас…

Ремезов навострил уши, готовый уже, кажется, ко всему… но только не к тому, что услышал.

– Все так, как и при Ирчембе сговаривались, – все так же, по-ленински щурясь, негромко продолжал Всеволод Мстиславич. – Ты во фрязинскую сторону едешь, в Рим-город, ищешь Иннокентия-папу, встречаешься… только встреча та для тебя – не главная. Главная – другая… С императором Фридрихом!

– С Фридрихом? – Ремезов уже начинал о чем-то догадываться, все ж не тупой был – кандидат наук, как-никак.

Фридрих Второй, Штауфен – по-немецки – фон Гогенштауфен. Король Сицилии, римский король, король Германии… точнее – император Священной Римской империи… и лютый враг римского папы. Всегда ввязывался в итальянские дела, воевал, намереваясь объединить Италию под своей властью. Сторонники Фридриха в итальянских городах – гибеллины. Сторонники папы – гвельфы… так, кажется. Германские же дела пущены на самотек – привилегии князьям и все такое прочее. Отношения с папой – понятно, какие, с тевтонцами-ливонцами – сложные. Тевтонцы – вассалы, именно им Фридрих не так давно передал земли пруссов – взвалив на рыцарские плечи большую проблему. Фридрих Штауфен, последний император Европы, если так можно сказать о Священной Римской империи (позднее, с добавкой – «германской нации»), образованной в десятом веке германским королем Оттоном Первым, захватившим Рим. Ах, если бы крестоносцы были верны своей вассальной присяге, если бы император Фридрих не погряз в италийских делах, а больше бы занимался собственно германскими землями… Фридрих – яростный враг папы, православные – тоже. Так, может сплотиться против папы… и тех же монголов по принципу «враг моего врага – мой друг»? На то, верно, и рассчитывал хитрый смоленский князь, а заодно и… Ярослав, великий князь Владимирский без монгольской поддержки – никто, земля его в – руинах… отсюда вытекала возможность весьма любопытных коллизий, скажем, еще и с привлечением князя Даниила Галицкого…

– Если б Фридрих смог нам помочь против монголов… – князь продолжал говорить, но Ремезову уже давно все стало ясно.

– Вот знак, – подозвав Павла ближе, Всеволод Мстиславич снял со среднего пальца массивным золотой перстень с печатью – «Вс. Мстсвч кнз. Смлнск» – «Всеволод Мстиславич, князь Смоленский». – Как встретишься – покажешь Фридриху. На словах же передашь – кроме смоленского князя, еще и великий владимирский князь Ярослав о том же просит. Пусть шлет гонцов император, шлет тайно, и, ежели тебе волю свою благую выкажет – пусть тоже знак даст… перстень или еще что, не важно.

– Понимаю, – Ремезов благоговейно спрятал перстень за пазуху. – Исполню все в точности, не сомневайся, княже!

– А я и не сомневаюсь, – неожиданно расхохотался правитель. – Ведаю – боярышню ты свою любишь вельми. А она ведь здесь, в вотчине, остается…

Что ж, понятно – спасибо за откровенность!

Подумав так, Павел, естественно, вслух ничего не сказал, лишь поклонился. Однако ж князь еще не закончил:

– О спутниках твоих предупрежу особо! Их Ирчембе знает, мунгалы… Доверяться можешь только Марко, толмачу, и еще одному человеку, младшим воеводой Еремеем присланным, Убоем звать. За этих если не я, так воеводы ручаются, за остальных же не скажу. Приглядывайся, пасись! Будь осторожен.

В дальний путь отправились уже через пару дней, за время которых Ремезов успел попрощаться с Полиной и лично убедиться в отъезде главных подозреваемых в организации творившихся в вотчине несчастий: боярина «Битого Зада» Телятникова и братцев – Анкудина с Питиримом. Дюжий Телятников и аскетично-сутулый Анкудин, судя по их угрюмому виду, поездку в Сарай восприняли как-то не очень, а вот другой братец, щекастый кудряш Питирим, выглядел вполне довольным и даже радостным. Все трое, в окружении взятых с собой слуг – кого уж дозволили, – подгоняя коней, заняли место сразу за Ирчембе-огланом, по здешнему – почетное, впрочем, и там промеж собой препирались. Так, ругаясь, и отъехали – и черт с ними! На какое-то время проблемы вотчины, похоже, что решены… если только… если только за всеми случившимися в последнее время невзгодами стояли вовсе не братья, и не боярин Телятников, а совсем иные люди. Хотя, честно сказать, больше-то было и некому.

И все же Ремезов отправлялся в путь с тяжелым сердцем, и хмурое настроенье его еще более омрачал резко усилившийся дождь, с утра еще просто накрапывавший, а ближе к обеду превратившийся в самый настоящий ливень. Впереди, не так уж и далеко, рвали низкое, затянутое фиолетово-черными тучами небо синие молнии, дорога прямо на глазах раскисала, превращаясь в непролазную грязь… Хмуро на душе было, и не только у Павла, а, пожалуй, у всех, кроме, как ни странно, юного толмача Марко. Тот откровенно радовался, гарцуя на смирном кауром коньке, улыбался, а, нагнав молодого боярина, даже выкрикнул:

– Говорят, уезжать в дождь – это к счастью!

Ремезов скривился: к счастью ли? Ну, раз говорят – может быть, оно и верно. Да и нечего особо грустить – вроде бы все неплохо сложилось: главное, вражин за три девять земель отправил… И туда же, за тридевять земель, отправился сам – правда, в другую сторону. И что там, впереди, ждало? Тяжкий путь, неверные – глаз да глаз – спутники и, очень может быть – гибель. Но, делать было нечего – не откажешься, нужно было ехать, к тому же… к тому же вдруг появился шанс сделать что-то важное не только для себя и своей любимой, не только для своей вотчины, а для всей русских земель! Осознание этого как-то окрыляло Павла, ибо настоящий мужик, человек, не может без великой цели, чахнет без нее, постепенно превращаясь в самого гнусного, обросшего шмотками, обывателя и паразита, живущего лишь ради себя, ради своей ненасытной утробы. Жить… нет – существовать, обманывая – не себя, других – воплями про то, что «нужно кормить свои семьи», а на самом-то деле… Себя-то ведь не обманешь, хоть и каждый обманываться рад, ибо без достойной – для всех людей, не для себя – цели – и жизнь не в жизнь. И все эрзацы – красивые машины, дайвинги, кабаки, бабло, бабы – цели-то не заменят. Если, конечно, человек – человек, а не гнусный червь-обыватель, живущий по сатанинскому принципу – «ты этого достоин» и «бери от жизни все»… А Ремезов-то как раз червем не был.

Хмурилось небо, все ближе сверкали молнии, гремел в небесах гром, а дождь грянул с такой силой, что уже и ехать невмочь, так что каравану пришлось свернуть в лес, под густые кроны деревьев. Под ударами молний испуганно прядали ушами кони, барабанили по листьям тяжелые капли, под копытами лошадей, под телегами образовались глубокие лужи…