Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая

Сванхейд перевела дух и снова села. Видно было, что Лют не впервые встречается с подобным удивлением от тех людей, кто когда-то давно знал его брата, но впервые видел его.

– А я уж думала, он нашел способ не стареть… – пробормотала Сванхейд.

Лют широко улыбнулся, отчего его довольно красивое лицо просияло. «И впрямь нашел!» – мог бы он сказать.

– Но только лишние годы молодости ему пришлось оплачивать ростом! – добавил Сванхейд, придя в себя. – Мне такой способ не годится, иначе вам пришлось бы искать меня где-то под столом.

Мальфрид едва сдержала непочтительный смех. Мистина был очень рослым мужчиной и на голову возвышался над дружиной; Лют же был лишь чуть выше среднего.

– Будь жива! – в это время Лют заметил ее возле прабабки и подошел, улыбаясь отчасти снисходительно, как привык, отчасти с удивлением и восхищением. – Ну ты выросла – не узнать! Зорей цветешь!

Мальфрид не так чтобы вытянулась ростом за последние годы – так Лют обозначил перемену, превратившую нескладную девчонку в яркую молодую женщину. Поцелуй его был полон чувства; по повадкам более грубый, чем старший брат, Лют зато был куда более искренним человеком. Со Свенельдичем-младшим Мальфрид была знакома очень хорошо, даже дольше, чем со старшим. Они прожили в ближайшем соседстве почти всю жизнь: до Древлянской войны – в Искоростене, после – в Киеве, на Свенельдовом дворе. В детстве и юности тринадцать лет разницы в возрасте – это целая пропасть, и близкой дружбы между ними не водилось, но с пятилетнего возраста и до своего отъезда из Киева Мальфрид видела Люта чуть ли не каждый день. Сейчас ему было ровно тридцать лет; с годами более ярко проявлявшийся собственный нрав делал его менее похожим на Мистину, но это было видно тем, кто хорошо знал обоих, а дальним знакомым сходство лиц бросалось в глаза сильнее.

Однако Лют не удивился, застав ее здесь. Стало быть, знал заранее. От Велебрана, разумеется. Но тогда неизбежно об этом знает и Святослав… Мальфрид очень хотелось спросить, не сказал ли Святослав чего-нибудь о ней, но она не решилась. Лют ни о чем таком не упомянул.

Лют пришел в словенскую землю вместе со Святославом, но не хотел стоять общим станом позади Новых Дворов: там и так было тесно.

– Ты понимаешь, госпожа, когда полтысячи человек… живет на одном поле, там скоро становится некуда ступить, – улыбаясь, говорил он. – К тому же мои люди могут не поладить с княжьими, а нам ни к чему лишние раздоры.

При этом Мальфрид метнула в него понимающий насмешливый взгляд. Не поладить! Ей вспомнился пир по случаю приезда Эльгиных послов из немецких земель – в ту последнюю зиму, что она, Малуша, провела в Киеве. Тогда послы заспорили с людьми Болвы, собиравшими дань, кто виноват в раздорах на земле Бужанской: вот Лют, слегка присев, с размаху бьет с правой Игмора, сотского гридей, прямо в челюсть; взмахнув руками и боднув воздух бородой, здоровяк Игмор летит спиной на стол, на Люта набрасывается Болва и сгребает за горло… Начинается всеобщая свалка, летают блюда и ковши, падают столы…

Позволение Сванхейд дала, и вскоре у внешнего причала перед посадом выстроилась длинная вереница лодий. Лют привел полторы сотни человек – у него ведь был к Сигвату свой счет кровной мести. Пока его люди, под присмотром сотского, перетаскивали пожитки на луг и ставили стан, он сидел у Сванхейд и рассказывал обо всех делах Киева и тамошних родичей. От Велебрана он уже знал, что Сигват убит и у него теперь есть выбор: вызвать на бой его брата либо сына, чтобы взыскать свой долг кровью, или принять от них виру серебром. Но это занимало его, как Мальфрид скоро поняла, меньше, чем намерение Улеба занять старинный престол в Хольмгарде. Он явно был воодушевлен возможностью стать дядей, пусть и названным, словенского князя; в его ореховых глубоко посаженных глазах блестело оживление, но и неуверенность. Лют не ведал страха и сомнений, когда точно знал, что следует делать, но вот что делать, обычно решал Мистина, и без его совета Лют оказался в мучительном затруднении перед таким важным делом.

– Что до меня, то я тебя хоть сейчас благословлю, – говорил он Улебу. – И Мистиша, думаю, тоже против не будет. Но вот с этим столковаться… – Лют показал в сторону Новых Дворов и недоверчиво покачал головой.

К вечеру дошли вести, что княжьи люди объехали ближние селения и всем передали приказ везти в Новые Дворы припасы в счет дани: хлеб, скот и прочее. В Новых Дворах все четыре сотни поместиться не могли, и луг позади них украсился множеством шатров. Задымили костры. Выехали на Волхов лодки – забрасывать сети на ночь.

– Может, тебе не стоит… – начала Сванхейд вечером, обращаясь к Улебу, потом поглядела на обоих внуков и поправилась: – Вам не стоит сразу ему показываться? Я выясню, как он настроен, поговорю с ним… Сумею его убедить, что здесь никто не желает ему зла и мы хотим всего лишь… Вот, мы с Мальфи встретим его, она ему поднесет рог…

– Нет! – вскрикнула Мальфрид, хотя обычно не перечила прабабке. – Я не могу!

– Почему? – удивилась Сванхейд, и на лице Бера тоже отразилось удивление. – Ты же хорошо его знаешь.

– Знаю, – подтвердила Мальфрид и застыла, будто забыла человеческую речь.

Объясниться было надо, но ей не приходило на ум ни единого пригодного объяснения.

– Я его боюсь! – выдавила она наконец.

– Ты? – хмыкнула Сванхейд. – Ты забавляешь меня, девушка! Ты жила у медведя в лесу, ты встречалась с Волхом ночью в реке – и боишься человека, с которым столько лет провела почти в одном доме? Своего двоюродного дядю? Бера же ты не боишься?

– Это я ее испугался, когда впервые встретил, – вставил Бер. – Она была похожа на лютую медведицу, вся обросшая шерстью и мхом!

Мальфрид попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Зато она вспомнила миг первой встречи с Бером – когда отворила на стук дверь медвежьей избушки и впервые за три четверти года очутилась лицом к лицу с новым человеком. Как, не разглядев под заснеженным худом, приняла гостя за Святослава. С тех пор она так привыкла к Беру, что не видела в нем уже никакого сходства с князем. Но хорошо помнила, какую бурю чувств в ней вызвала мысль об этой встрече уже тогда, полтора года назад.

Однако рассказывать об этом было немыслимо.

– Мы же не знаем… как он настроен и чего хочет. Что если он гневается… прошу тебя, дроттнинг, позволь мне не выходить! – взмолилась Мальфрид. – И не упоминай обо мне вовсе, если он сам не спросит.

– Ну если она так не хочет, дроттнинг, не стоит ее принуждать, – сказал Бер, несколько озадаченный.

Он тоже не ожидал от своей бойкой племянницы такой робости.

– Конечно, не стоит, – поддержал Улеб, нисколько не удивленный. Занятый мыслями о себе, он наконец сообразил, почему Мальфрид не желает этого свидания. – Давай лучше я буду с тобой, когда он придет.

– Тебе не нужно. Если он на кого-то гневается, то я боюсь, что на тебя.

– Это весьма имоверно, дроттнинг. Но я не стану от него прятаться. Как я собираюсь занять стол Гардов, если боюсь взглянуть в лицо его нынешнему владыке? Своему брату?