Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова - Сергей Васильевич Максимов

и среди нее жить чаще буднями, чем праздниками. С другой стороны, на обоих оживленных берегах Волги, среди открытого простора и бесконечного движения, особенно на горах, народились охотники на яркие и пестрые безделушки, которым придают они большую цену, – особенно богатые судохозяева.

Отвечая спросу и угождая вкусу поволжских богачей, в среде семеновских токарей издавна завелся особый сорт промышленников, которых и называли балясниками. Их досужеству обязаны были своей пестротой и красотой все те суда, в особенности коноводки и расшивы, которые плавали вдоль Волги. Когда они выстраивались рядами во время Макарьевской ярмарки, в самом устье Оки, вдоль плашкоутного наводного моста, – выставка эта была, действительно, своеобразной и поразительной. Такой в иных местах уже и нельзя было встретить. Она местами напоминала и буддийские храмы, с фантастическими драконами, змеями и чудовищами. Местами силилась она уподобиться выставке крупных по размерам и ярких по цветам лубочных картин, а все вместе очень походило на нестройную связь построек старинных теремков, где балкончики, крыльца, сходы и повалуши громоздились одни над другими и кичились затейливой пестротой друг перед другом. Идя по мосту с Нижнего Базара города на песчаный мыс ярмарки, нельзя было не остановиться, и можно было подолгу любоваться всем этим неожиданным цветным разнообразием.

Строгий деловой и казенный вид однообразных пароходов, которые в последнее время, по американскому способу, стали уподобляться даже настоящим многоэтажным фабрикам и заводам, сбил спесь с расшив и коноводок до такой степени, что они теперь почти совершенно исчезли. Исчезло, с ними вместе, в семеновских лесах и специальное ремесло балясников, уступив места подложным – тем ловким людям, которые лясы точат – людей морочат, хвастливыми речами отводят глаза и заговаривают зубы, а угодливыми поступками берут города, то есть все то, чего не достигают другие люди честным трудом и прямыми заслугами. Много таких мастеров в больших городах и в высших сословиях.

Лапти плетут

Лапти плести в иносказательном смысле собственно значит путать в деле и в разговоре. Так, по крайней мере, разумеет сельщина и деревенщина: «Путает, словно кашу в лапти обувает». В городах применяют это выражение к тем, которые медленно, вяло и плохо работают, и применяют, пожалуй, так же основательно, так как самый хороший и привычный работник на заказ успевает приготовить в сутки лаптей не больше двух пар. Легко плетутся: подошва, перед и обушник (бока); замедляется работа на запятнике, куда надо свести все лыки и связать петлю так, чтобы, когда проденутся оборы, они не кривили бы лаптя и не трудили бы ног в одну сторону. Не всякий это умеет. «Царь Петр, – говорит народ, – все умел делать, до всего дошел сам, а над запятником лаптя задумался и бросил. В Питере тот недоплетенный лапоть хранят и показывают». Оправдывая таким неверным сказанием самое немудреное дело на свете, предоставленное в деревнях ветхим старикам, которые уже больше ничего не могут делать, народ около лаптя умудрился выискать некоторые поучения, выдумал и пустил в оборот еще несколько обиходных выражений. Из области технических деревенских производств вообще взято довольно выражений для живого языка и ежедневного руководства. Кому, например, не удавалось слыхать на своем веку, как гнут (или несут) околесную – говорят пустяковину, и притом длинно, бесконечно, как след колеса кладут по окольной дороге. Точно так же все слыхивали, как сулят друг другу рожна – заостренный кол и притом в наклонном положении, тычком, – и тому подобное, в таком обильном количестве, что за всем невозможно уследить.

Кто шатается без дела и не находит места, где бы найти работу и присесть за нее, – тот звонит в лапоть. Кто вдруг и сразу захотел сделать дело, да не вышло, – остался хвастливый ни при чем, – говорят тому в укор: «Это не лапоть сплесть!» Обеднел кто по своей неосмотрительности, которая, однако, не возбуждает сожаления, про того говорят, что он переобулся из сапог в лапти; а случается, что переобувают другие ловкие люди – товарищи в деле и в предприятии. На кого ничем нельзя угодить, хоть разорвись, – на того черт плетет лапти по три года кряду. Собственно, лапти плесть – одновá в день есть: немного заработаешь, потому что пара лаптей дороже трех и пяти копеек бывает редко, и то подковыренная паклей или тем же лыком. Между тем на этого явного и всеми основательно обвиненного врага и злодея красивых и, по применению к общежитию, наиболее полезных и дорогих деревьев истрачивается ежегодно неисчислимая масса. Достаточно вспомнить, что на лыки для пары лаптей обдирается три молоденьких липовых деревца и что только в таком раннем возрасте (до четырех-шести лет) они способны удостоиться чести превратиться в обувь. Ее добрый мужик в худую пору изнашивает в одну неделю в количестве двух пар.

Происходит это от уменья ровно подбирать сплошной ряд лыковых лент в дорожку по прямой черте, а также и от добросовестного выбора только самых чистых лык. Не всякое лыко годится в лапотную строку, отсюда и распространенное выражение не все в строку, не всякое лыко в строку, обращаемое советом к тем, которые чрезмерно взыскательны и строги, и к тем, которые неразборчивы в делах, расточительны до излишества в словах и тому подобного. «Не все лыком, да в строку», – кое о чем можно и помолчать.

Пока еще дадут мужику возможность обуться в сапоги и в том ему помогут, лапоть все-таки сохранит достоинство отличной обуви: дешевой и легкой для ходьбы по лесам, и притом зимой – теплой, а летом – прохладной. Свалился он с ног на улице или завяз в грязи – не жалко, слез терять не станут, а догадливая баба поднимет на палку и поставит в огороде: начнет лапоть ворон и воробьев пугать.

В дугу гнут

Не в иносказательном, всем понятном смысле, а в прямом, породившем это общеупотребительное крылатое слово дуги гнут не одни только медведи, а те же простые мужики-сермяги. Медведи в лесу дуги гнут – не парят, а если переломят, то не тужат. Парит и тужит тот, кто работает этот покупной и ходовой товар на базары обычно в то время, когда настоящий медведь, отыскавши ямы в ветровалах, заваливается в них спать до первых признаков весны. Зимой – временем, столь вообще властным в жизни нашего народа, – и дуги гнут, и колеса тут же, по соседству, работают, и сами же собирают их. Особых мест не предоставлено: самый промысел стал теперь кочевать, отыскивая подходящие леса в нынешнее время их поголовного и бессовестного истребления. Например,