Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино - Федор Раззаков

Кстати, в целях успешной вербовки Козакову могли помочь стать известным – «пристроили» его на главную роль в картину, которая «взорвала зрителю мозг» (та самая метода, что и в случае с Гурченко). Чекистам было выгодно, чтобы этот парень стал популярным. Поскольку, если выйти на его вербовку в этот момент – когда к нему пришла первая слава, – больше шансов использовать его актерское тщеславие. Ведь понятно, что если, к примеру, он откажется от предложения, то его карьера может завершиться, едва начавшись. То есть перед «птичкой» открывают клетку, и она туда… сама же и залетает. Эта метода, конечно, не всегда срабатывала, но случаев провала были единицы. Ведь за них вербовщиков по головке не гладили – они же тратили народные деньги, которые уходили на многомесячную слежку за объектом. А успешная вербовка – это всегда поощрения: денежные премии, звания. Короче, было за что стараться.

Но вернемся к дебютному фильму Михаила Козакова, где он исполнял роль мерзавца Шарля Тибо, который убил собственную мать. Вот как сам актер вспоминал о том, кто именно помог ему с этой ролью:

«В 1955 году я учился на третьем курсе Школы-студии МХАТа, а на четвертом училась Галя Волчек, дочь кинооператора Б. И. Волчека (теперь Галина Борисовна – главный режиссер театра „Современник“). Как-то Галя подошла ко мне и сказала:

– Мишка! Ромм и отец приступают к съемкам потрясающего сценария! Там есть роль сына – потрясающая роль! Роль матери – потрясающая роль! Ее будет играть Елена Александровна Кузьмина. Сценарий о Франции, Ромм! Представляешь?!

Я представил.

– В общем, попробую тебя „продать“. У тебя есть приличные фотографии?

– Нет, и вообще я плохо на них получаюсь.

– Тогда вот что. У моей сокурсницы муж – фотограф. Попроси снять тебя несколько раз с вариантами.

Через неделю я отдал Гале штук двадцать фотографий. Они вполне соответствовали моему представлению о французской жизни и о французах. Позируя, я поднимал воротник макинтоша, в углу рта торчала сигарета. Галя отобрала штук пять попристойней, показала отцу, тот с трудом выбрал одну и в свою очередь показал Михаилу Ильичу. Так меня пытались „просватать"…»

Как мы знаем, это «сватовство» прошло весьма успешно. Как это могло происходить? Например, так. У чекистов были выходы на семейство Волчек. И они ненавязчиво (не напрямую, а через кого-то) попросили Волчека-старшего обратить внимание на Козакова, а все остальное было делом техники. Напомним, что Борис Волчек давно работал с Роммом, а тот был обложен чекистами со всех сторон. Вспомним хотя бы супружескую пару в лице Александра Демьянова («Гейне») и Татьяны Березанцевой («Борисова»). Оба они познакомились с Роммом еще в первой половине тридцатых и оба работали на НКВД. Так что выходы на именитого режиссера у чекистов были, и это помогало ему выжить во время сталинского правления. Ведь Ромм был режиссер сверхконъюнктурный – и про Ленина кино снимал («Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году»), и про советских пограничников («Тринадцать»), и про разведчиков («Секретная миссия»). Короче, служил верой и правдой, за что был удостоен пяти (!) Сталинских премий. Что потом не помешало ему заделаться ярым антисталинистом, но это уже другая история. А мы вернемся к Михаилу Козакову, с которым Ромм на съемках «Убийства…» сошелся достаточно близко. Цитирую мемуары актера:

«…И только после съемок, когда мы гуляли с ним по Риге, где была выбрана натура, он часами говорил о том, что его волновало. Почему он делился со мной? Очевидно, потому, что я был новым человеком в группе, да еще, как мне думается, он помнил атмосферу моей пробы с Еленой Александровной (Кузьминой – женой Ромма, которую в итоге сняли с главной роли, поскольку тогда в советском кино началась борьба против семейственности. – Ф. Р.)».

Итак, после сбора нужной информации о Козакове чекисты решили выходить на его вербовку. И вызвали повесткой в отделение милиции, где с ним встретился сотрудник в форме капитана. Он расспросил его о семье, о работе в театре и кино, похвалил его за роли в «Убийстве…» и «Гамлете», после чего попросил прийти сюда же в следующий понедельник. Когда Козаков это сделал, то застал в кабинете не только своего первого собеседника, капитана милиции, но и еще одного человека – представительного мужчину в штатском. Тот тоже сначала расспросил о семье, после чего сообщил, что он из органов – то есть из КГБ. При этом уточнил: дескать, сегодня органы – это уже не те органы, что были при Берии. Поэтому боятся их не стоит. А у Козакова дед погиб в лагерях и отец дважды сидел – в 37-м и 49-м годах.

Этот разговор длился не дольше, чем первый – минут 2025. Затем чекист сказал: «Я откровенно вам скажу, Михал Михалыч, вышестоящие товарищи вами интересуются, и они поручили для начала с вами познакомиться мне. Будем считать, что познакомились. А в дальнейшем я вам позвоню…»

И на прощание сообщил, где состоится их следующая встреча – в гостинице «Ленинградская», что у трех вокзалов. Именно там Козакова и завербовали. Тот же чекист, что беседовал с ним в отделении милиции, сказал: «Для тебя не секрет, надеюсь, что мы живем в капиталистическом окружении. И что у нас много врагов. Как внешних, так и внутренних. И нам нужна помощь честных советских людей. И молодых в первую очередь. Ты – комсомолец. Ты – хороший артист. Ты на хорошем счету. И, думаю, можешь быть нам полезен».

Козаков стал возражать: дескать, у меня нет времени даже с дочерью погулять, не то что еще чем-то заниматься, что он абсолютно не умеет хранить тайны. И вообще он не стукач и людей таких презирает. Что считает: отошли те времена, когда советский человек должен следить за другим советским человеком и доносы писать. Надо верить людям…»

На что получил в ответ: «Михал Михалыч! Ты абсолютно прав. Отошли те времена. И люди в нашем учреждении сейчас совсем другие. Тебе это известно? Абсолютно другие. Другой стиль. Успокойся, даю тебе честное слово коммуниста, что никто тебе не предлагает следить, а тем более доносить на твоих товарищей и вообще советских людей. Ты меня понимаешь? Слово коммуниста. На советских, подчеркиваю, никто и в мыслях не имеет. Но есть несоветские, а вот они нас интересуют, поскольку они несоветские. Понял наконец? Мы, работники органов, занимающиеся контрразведкой, блокированием действий иностранной разведки и, в частности, американской (судя по этим словам, это был один из руководителей 1-го (американского) отдела 2-го главка. – Ф. Р.), обращаемся к тебе, советскому актеру, советскому гражданину, комсомольцу, с просьбой, с предложением помочь нам в этом ответственном, государственном деле. Ну, что ты нам на это ответишь? Миша, что я мог им ответить? Что я не советский человек, что я не комсомолец, что я не знаю, что есть американская контрразведка…».

Поскольку Козаков все еще колебался, но было видно, что в его сознание уже была заложена «мина замедленного действия», чекист решил не форсировать события. И сказал: «Ладно, Михал Михалыч, вы подумайте. Мы подумаем. И созвонимся. Хорошо? Но вы подумайте, хорошенько подумайте. Это будет вам небезынтересно. Железный занавес поднят. Предстоит общение с иностранцами. Они вашим театром и вами лично интересуются. Избегать этого не следует. Это расширяет кругозор. И как актеру вам это будет крайне полезно. Кстати, вас, по-моему, собираются в Англию на фестиваль послать. Как? Не слыхали еще? Собираются. Собираются, Михал Михалыч. Так что подумайте. Сейчас не отвечайте. А мы еще с вами увидимся. Кстати, когда у вас „Гамлет“ идет в этом месяце? Моя жена ко мне пристала – все хочет вас на сцене посмотреть в роли принца датского…».