Берсерк - Ольга Григорьева

Я вздохнула, поднялась и двинулась дальше. Обогнула поле, перевалила через пригорок, пробралась сквозь густые заросли ядовитой волчьей ягоды и оказалась перед входом в жилище. Вороны уже привычно щелкали клювами на обгорелом дереве и выпрашивали угощение, а Глуздыря не было. Закусив губу, я приоткрыла дверь. Тишина… Ни знакомого хриплого дыхания, ни недовольного сопения… Ничего… Тихо и пусто, как в яме.

Едва сдерживая слезы, я бросила воронам по куску вяленой рыбы и вошла в дом. «Глуздырь еще придет, – думалось мне. – Еще вернется. Погуляет, подышит волей и вернется». Но в эту ночь я то и дело вскакивала и выглядывала наружу. Однажды в кустах примерещилась большая темная фигура, и я позвала:

– Глуздырь! – но никто не откликнулся.

А утром начались обычные заботы. Одинаковые дни и ночи потянулись друг за другом, как вереница муравьев. Я ходила на охоту, кормила обнаглевших без Глуз-дыря воронов и думала о Хаки. Зиму придется переждать, но в следующий раз я соберусь как следует. Накручу веревок, заготовлю крючьев из найденной в заброшенных домах утвари и перейду Маркир!

Я старалась думать только о берсерке, но мысли вновь и вновь возвращались к Глуздырю. Иногда в шуме листопада мерещилось за дверью клацание его когтистых лап, но это лишь стучались о стену ветви волчьей ягоды.

Незаметно кончилась осень, и наступила зима. Земля покрылась пушистым снежным ковром, и все медведи залегли в зимнюю спячку, но Глуздырь не вернулся. Боги отобрали у меня последнего друга…

Смерть Эрлинга изменила Хакона. Ярл с победой вернулся в Нидарос, однако после битвы с йомсвикингами он все реже отправлялся в походы и все больше ездил по стране. Хакон словно помешался на богах и женщинах. Везде, где только доводилось остановиться, он ставил новые капища и брал в свою постель новых женщин. Его страсть разгоралась и затухала быстро, как костер на ветру, и спустя несколько ночей недавняя избранница с позором отправлялась домой, а ярл искал себе другую. Ему никто не отказывал, кроме той, что семь лет назад родила Эрлинга. Может, из-за ее холодности Хакон и гнался за женскими ласками, а может, он надеялся вновь зачать сына, похожего на Эрлинга, – не знаю, однако с каждым годом бонды роптали все сильнее и сильнее. Своим женолюбием ярл обидел слишком много именитых родов…

Годы бежали один за другим, как волны на быстрой реке. Иногда я отправлялся с Хаконом по стране, иногда один шел в походы, но и то и другое не приносило радости. Моя душа не ощущала сладости от новых побед, веселых пиршеств и ласковых женщин. Меня не обрадовал даже спущенный на воду новый драккар. Мастер потрудился на славу, и подобного корабля не было у самого Хакона, однако мне почему-то не хотелось оставлять «Акулу». На ней ходил мой отец и плавали Торир и Льет. Она привыкла к хищной поступи берсерков и умрет с последним из них!

Решив так, я отдал новый драккар под команду Хальвдану. Парень заслужил эту честь. Когда уйдем мы – я, Скол, Гранмар и другие старые воины, – он будет водить на моем корабле уже свой собственный хирд…

Однажды летом, на пятый или шестой год после битвы с йомсвикингами, я оказался в Агдире – владениях Гренландца. Ко мне вышла Аста, его молодая жена. Раньше она жила в Уппленде", совсем недалеко от моей сгоревшей усадьбы, и хорошо меня знала.

– Конунг уехал в Восточные Страны, – сказала она. – Но я рада встретить друга детства.

Аста и не подозревала, что в тот самый миг, когда она приглашала меня в усадьбу, ее муж сватался к Сигрид, вдове конунга Свей. За одно лето Сигрид дважды отказала Гренландцу, однако он не отступал, и в конце концов она сожгла его и всю его дружину в старом доме. «Я сделала это, чтоб отвадить всяких мелких конунгов», – сказала Сигрид, и за эти слова ее прозвали Гордой…

Приходили и вести из Англии. Там объявился Али-конунг. Поговаривали, будто он уехал из своей страны потому, что его жена Гейра умерла и он больше не находил там счастья и покоя. О молодом конунге говорили многое. За несколько лет он побывал в стране саксов и фризов, в Ирландии и на острове Мен… Он везде побеждал, поклонялся новому богу и имел много земель в Англии, потому что женился на Гюде, вдове английского конунга.

Эти известия в Нидарос принес ирландский скальд. Он пел об Али-конунге на пиру у Хакона, а на другой день, впервые за долгое время, ярл позвал меня к себе.

– Я не хочу, чтоб нас слышали, – сказал он, и мы ушли далеко в скалы, туда, где начинался фьорд и не было никого, кроме ветра. Всю дорогу Хакон молчал. Мы нашли поваленное дерево, сели на него и долго глядели на поднимающуюся над фьордом зарю. А когда лучи солнца побежали по воде к нашим ногам, Хакон заговорил:

– Али-конунг жил в Гардарике. Вчера я расспрашивал скальда. Али не настоящее имя этого конунга. Поговаривают, будто его зовут Олав Трюггвассон. Если это правда, то он – сын конунга Норвегии и рано или поздно захочет вернуть родовые земли. С каждым годом он становится сильнее, а моя власть слабеет. Я должен победить его, пока могу… – Ярл повернул ко мне изрезанное морщинами лицо. За эти несколько лет он постарел больше, чем за все прежние годы. Его щеки ввалились, волосы поседели, а голубые глаза стали грустными, как у больного зверя.

Я попытался вспомнить Али – ведь я видел его на Датском Валу[110], – однако перед глазами возникло лицо рабыни-словенки.

– Что ты хочешь? – спросил я. Хакон склонил голову:

– Ты пойдешь в Англию, к этому конунгу. Если он на самом деле сын Трюггви, то убеди его вернуться в Норвегию. Скажи, будто все только и ждут его возвращения. А я его встречу…

Хакон старел, но ум и хитрость оставались при нем. Али клюнет на приманку и приедет в земли отца, а Хакон нападет внезапно и решительно…

– Нет, – ответил я. – Если у конунга хорошая память, он вспомнит Датский Вал и меня. К тому же он не поверит берсерку. Найди другого человека.

Потом мы долго молчали и размышляли каждый о своем. А может, о том, как скучно и пусто жить на этом свете, как не хочется его покидать и что когда-нибудь это все равно случится.

– Знаешь, ярл, – наконец сказал я, —я помогу тебе, но иначе. В Свее есть человек, который хорошо знает Али-конунга.

Хакон встрепенулся:

– Кто?

– Женщина. Теперь она рабыня Свейнхильд, но на Датском Валу она сражалась в войске Али. И она родом из Гардарики. Если хочешь, я перейду через Маркир и привезу ее.

Хакон кивнул:

– Возьми моих людей. Сколько нужно… Он предлагал от чистого сердца, но я взял только Скола, Хальвдана и румлян. Маленький отряд идет куда быстрее большого и к тому же вызывает меньше расспросов.

К концу лета мы перебрались через Маркир в Свею и однажды ясным погожим утром появились возле усадьбы Свейнхильд. Лисица выскочила мне навстречу.