Роман Галицкий. Русский король - Галина Львовна Романова

Галич притих. Ещё накануне во всех церквях служили молебны о победе над врагами, и попы с амвонов возглашали мольбы надтреснутыми голосами. Ныне всё замерло. Опасаясь грабителей-ляхов, обезлюдели слободы, посадские перебрались за крепкие стены детинца[57]. Несколько монастырей, стоявших вокруг Галича, накрепко затворили ворота, и монахи там тоже с утра не выпускали из рук кто топора, кто дубины, кто копья. Верный ходил слух, что два монастыря взяли ляхи и сожгли, а святую братию перебили.

Ляхи были тут - рукой подать. Самые остроглазые различали их стяги, присматривались к доспехам и оружию. Иные утверждали, что среди конников есть русские люди - их узнавали по кольчугам и червлёным щитам. Все знали, что это - дружинники князя Романа, которого малопольский король Лешка хочет посадить на стол. Из рук Лешки были готовы галичане принять любого князя, но не сейчас, когда «защитники» пожгли столько городов и сел и хотят воевать сам Галич.

Оказавшийся в первых рядах Никита Угоряич с суеверным страхом смотрел на чужие полки.

- Эко силищи-то нагнано, - шептал он чернявому купцу Хотену, с которым стоял рядом. - Никак со всей ляшской земли пришли?

- Не, - покачал головой знающий Хотен. - У ляхов, как и у русских, тож своих князей полно. Тоже живут немирно. Наши-то только когда на половцев ходят, полки соединяют, а чтоб грабить - это каждый поодиночке. Делиться-то никому неохота. И тута не все ляхи, а токмо какого-то одного князя.

- Вот пропали мы, - вздохнул меньшой Никитин брат, Юрась. - Нешто такую силищу одолеешь?

- Воевать тебе на печи с тараканами, - сердито одёрнул старший младшего. Заменив на ратном поле отца, Никита сделался суров к младшим братьям.

- На всяку беду страху не напасёшься, - добавил и Хотен. - Дома мы, а тута и стены помогут.

Застыженный со всех сторон, Юрась замолчал, стискивая в потной руке тугой лук.

Среди конников велись иные разговоры. Крепко, как дуб на кургане, сидел на коне Илья Щепанович. Володислав Кормиличич и Никиша Тудорыч остановились справа и слева от него. Нахмурившись из-под низко надвинутого на глаза шелома, боярин озирал поле и ляхов на другой стороне.

- Слышь-ко, - шептал Никиша, - человек от перевала прискакал. Стоят у Угорских ворот угры. Вот-вот перейдут к нам.

- И что? - не оборачиваясь, отозвался Илья Щепанович.

- А с Поросья идут половцы. Уж Межибожье миновали. Вот-вот до Теребовля дойдут. Пропали мы.

- У страха глаза велики, - Илья Щепанович покосился на Никишу. - Охолонь, боярин.- Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

- Кажись, идут, - встрепенулся Володислав Кормиличич.

Он был прав. Вдалеке запели сопели и рожки, заколыхались стяги - польское войско пришло в движение.

В ответ засуетились Владимир и Давид Мстиславичи. Взыграли и на русской стороне рога, загудели сопелки, послышались окрики сотников, и пешая толпа пришла в движение. Вперёд выдвинулись лучники, и Юрась, каменея бледным лицом, шагнул вон из строя, даже не глянув последний раз на старшего брата.

Два войска тронулись навстречу друг другу. Шли не торопясь, приноравливаясь к ходу пешцев. У ляхов пешцев было меньше - и Роман, и Николай оба привели в основном конную дружину, и они двигались быстрее. Всё ближе, ближе, ближе. А потом опять пропели рожки - и лучники стали останавливаться и вскидывать луки.

Первые стрелы взвились в воздух. Под кем-то споткнулась лошадь, кто-то упал с седла. Ответные стрелы вынесли из рядов лучников нескольких стрелков, другие перелетели над их головами и нашли своих жертв в сердце галицких полков. А потом в бой устремилась конница.

Никита потвёрже упёрся ногами в землю, вскидывая копьё и готовясь встретить мчащуюся на него лавину. Пеший строй ощетинился копьями, лучники отступили за стену щитов. Юрась мелькнул совсем рядом. Никита хотел крикнуть ему, чтоб не отходил далеко, но не успел - ляхи были уже близко.

Первый ряд напоролся на стену копий, но ляхи всё-таки были не половцы и сумели избежать больших потерь, да и кони их были защищены нагрудниками и наголовниками. Осаживая лошадей перед строем, ляхи рубили древки копий, сминали лошадьми пеший строй.

У Никиты копьё выбили после третьего удара. Выронив его, он поднял топор, размахнулся, метясь в бок какого-то ляха, ударил - тот покачнулся в седле, сползая наземь. Никита замахнулся вторично, чтобы добить, но перепуганный конь шарахнулся в сторону, и перед Никитой вырос другой всадник - русский. В занесённой для удара руке поблескивал меч, из-под шелома огнём горели глаза - и Никита попятился, боясь ударить русского и страшась принять смерть от его руки.

Пеший полк галичан не стоял - он то подавался вперёд, то пятился, то бестолково начинал крутиться, словно в живом людском море возникали водовороты. С начала боя его чуть было не разрезали надвое, и теперь в сердце полка полсотни всадников сражались, окружённые со всех сторон.

Справа и слева заходили двумя крыльями конные отряды. Боярская конница под началом Володислава Кор-миличича стояла справа. Чуть наклоня вперёд стяги, мчались на боярских отроков всадники. Колыхалась конская упряжь, трепетали на ветру гривы, а впереди, чуть отведя в сторону меч, мчался на сером в яблоках жеребце витязь в позлаченной броне.

Володислав Кормиличич встретился с Романом Мстиславичем в поле. Князь наискось рубанул по подставленному щиту, развалил его пополам с одного удара - и Володислав бросил оружие и развернул коня, спасая свою жизнь.

Роман не стал догонять труса - боярские отроки оказались храбрее своего господина и подняли оружие. Разъярённый, слепой в своей ярости Роман врубился в их строй. Кого-то засек насмерть, кто-то упал с коня раненый, кто-то, оглушённый, попал в плен. Князь не оглядывался. Стяг по-прежнему колыхался над его головой, и, повинуясь этому знаку, рвалась вперёд волынская дружина. Рвалась туда, где трепетали стяги братьев Мстиславичей.

Возможно, будь с ними старший брат, Мстислав Удалой, по-другому повернулась бы битва. Но Владимир и Давид не имели той ратной удали, что отличала его. Они сражались там, где им указали место бояре. Сражались доблестно, и когда дрогнули боярские дружины и ополчение было окончательно раздавлено ляшской конницей и всё перемешалось на поле боя, ещё стояли и ещё сражались - до тех пор, пока не налетел слепой от ярости и жажды боя Роман.

Точно так же, очертя голову, кидался он всегда в битву - не чуя ран и не ощущая усталости. Рубил всё, что попадалось ему на пути, не щадил коней и людей. Сжав коленями тугие бока своего жеребца, успевал отбивать удары мечом и щитом, равно действуя двумя руками. Его храбрость граничила с безрассудством, и дружинники шли за ним не только потому, что верили в победу, но и из-за того, что невольно заражались от князя презрением к смерти и яростью.

Роман срубил стяг Владимира Мстиславича и едва не порешил самого князя - в последний миг встали у него на пути княжьи отроки, и хотя полегли почти все, позволили Владимиру отступить. Вместе с Давидом, теряя остатки дружины, он вырвался из боя и поскакал прочь - не к Галичу, остающемуся на милость победителя, а вон отсюда, вдоль берега Днестра. За их спиной ляшские и Волынские дружины добивали галицкое ополчение.