Спор о соли и железе (Янь те лунь) - Хуань Куань

жэнь; люди не относятся легкомысленно к тому, чтобы поднять тяжесть в тысячу цзюнь. Когда «государь [области] Шан подвергал наказанию через увечье тех, кто рассыпал золу на дороге»[2140], то народ Цинь был устроен. Поэтому кто украдет лошадь, того предают смерти, кто украдет быка, тому надевают шейную колодку; вот как придают значение основному [занятию] и пресекают [накопление] средств [путем] легкомысленной и опрометчивой [деятельности]. Оружие из арсеналов и продовольствие, [выдаваемое солдатам] поименно [по спискам], — вот чем помогают [обеспечению обороны] границ и придают значение военным мерам безопасности. Ранение при ограблении рассматривается как такое же преступление, что и убийство; вот чем [закон, грозящий наказанием виновным,] «вселяет страх в их сердца» и требует их к ответу за их [преступные] намерения. Это подобно [случаю, когда князь] Лу «с помощью армии [государства] Чу пошел в поход на [владение] Ци», а «Вёсны и осени» прониклись к нему отвращением. Поэтому когда легкое [наказание] делают тяжелым, когда мягкий [приговор] делают суровым[2141], то есть основания поступать таким образом. Самое тонкое, что есть в законах, по существу не понятно толпе [заурядных] людей».

Знаток писаний сказал:

«В «[Классической книге] стихов» сказано: «Путь к Чжоу [гладок], как точильный камень, он прям, как стрела». Это значит, что по нему легко [следовать. Далее сказано:] «По нему ходили знатные, на него смотрели простолюдины». Это значит, что он ясно виден. Поэтому, когда внутренняя духовная сила ясно видна, ей легко следовать; «когда законы кратки, то их легко выполнять»[2142]. Ныне дороги [Сына Неба] для быстрой езды проложены по холмам и возвышенным равнинам, вьются и кружат по Поднебесной; по этой причине [страна в] десять тысяч ли стала «волчьей ямой» для народа. Когда сети для ловли птиц расставлены и подвешены в их ущельях, волчьи ямы устроены и преграждают их тропы, да сверху над ними установлены [луки для] стрельбы по птицам влет стрелами, привязанными на шелковые нити, могут ли [звери и птицы] не попасться [в руки охотникам]? [Так и с людьми:] когда [государь] собирает [у себя] то, чего они хотят, учреждает то, из чего они извлекают прибыль, «когда человеколюбие и справедливость постепенно клонятся к упадку, [как будто спускаются вниз по отлогому склону], могут ли [простолюдины] не преступать [правил]?»[2143]. Поэтому на последней стадии этого [упадка дело] доходит до того, что [они] берут приступом городские стены и врываются в поселения, [грабя], оставляют [государственную] сокровищницу и хранилища без денег, крадут сосуды из храмов предков — разве [речь идет] только о «высоте в тысячу жэнь» или «тяжести в тысячу цзюнь»? Гуань-цзы говорил: «Когда четыре главные веревки сети не натянуты, даже Гао Яо не в состоянии стать главным судьей». Поэтому когда наставления при помощи внутренней духовной силы были отринуты, то пошли в ход обман и ложь; когда нормы поведения и справедливость были разрушены, то расцвели мошенничество и порок; это значит, что не стало человеколюбия и справедливости. Человеколюбие — это свидетельство любви, справедливость — это то, что соответствует делам. Поэтому благородный муж любит людей и переносит это [отношение] на прочие существа, устраивает пребывающих близко и переносит это [воздействие] на пребывающих далеко. В «Комментарии» сказано: «Из всех существ, рожденных [Небом и Землей], нет никого более ценного, чем человек; из тех, кого высоко ценит правитель людей, нет никого более важного, чем человек». Поэтому Небо рождает тьму существ и этим кормит людей; правитель любит людей и этим следует Небу. Я слыхал, что кормят людей [мясом] шести пород домашних животных, птиц и зверей, но еще [никогда] не слыхал, чтобы «вредили людям ради того, чем [их] кормят». Когда «сгорела конюшня» в [государстве] Лу, Кун-«цзы покинул двор» и спрашивал о людях, а «не спрашивал о лошадях»[2144], ибо он низко ставил домашнюю скотину и высоко ценил людей. Ныне «кто украдет лошадь, того наказывают смертью, кто украдет быка, тому надевают шейную колодку». Когда [кто-то] «едет в повозке или верхом на лошади по дороге [Сына Неба] для быстрой езды» и не останавливается после того, как чиновник изобличил и окриком [пытался остановить] его, это считают «кражей лошади», и наказание [за это] — тоже смерть. Теперь, если кто ранит [мечом другого] человека и убежит с его мечом в руке, — можно ли также назвать это «кражей оружия из арсенала» и [за это] казнить его? Правитель людей устанавливает законы, а простолюдины нарушают их; можно ли расценивать это тоже как «пренебрежение к законам правителя [со стороны того, кто] идет против [него]»? [Вынося] за что-то [слишком] суровый [приговор], можно за это предать смерти, а [вынося слишком] легкий [приговор], можно за это избавить [от наказания]; но это не [соответствует] замыслу законов и запретов. Законы устанавливают, сообразуясь с чувствами людей, а не устраивают волчьи ямы[2145], чтобы ловить людей, как в ловушку. Поэтому когда разбирают судебные дела [в соответствии с принципами] «Вёсен и осеней», то изучают сердце и [таким путем] определяют вину [обвиняемого]. Если воля у него добрая, но он нарушает закон, то его избавляют [от наказания]; если воля у него злая, но он поступает в соответствии с законом, то его наказывают[2146]. Теперь, если кто ранил [другого] человека, но ничего [серьезно] не повредил [ему] и воля у него не очень злая, а в [остальном] он поступал в соответствии с законом, — назвать ли его «тем, кто ранил человека при ограблении»? Или это ошибка блюстителей законов? Почему это представляется неправильным в человеческом сердце? В древности того, кто ранил человека, [так что] оставалась рана, наказывали через увечье; того, кто украл и завладевал украденным, наказывали, не нанося увечья; того, кто убил человека, предавали смерти[2147]. Теперь, если кто возьмет холодное оружие [другого] человека и ранит им [этого] человека, его наказание будет таким же, как за убийство человека; могу ли я не осуждать глубочайший замысел этого [закона]?».

Сановник [стоял], то понурив голову, то подняв ее, [но ничего] не отвечал.

Императорский секретарь сказал:

«Законы — это «поводья и удила» государства; наказания, наносящие и не наносящие увечья, — это веревка для причаливания и весла государства. Потому если поводья и удила в неисправности, то из-за этого даже Ван Лян не сможет достигнуть самых отдаленных земель; если веревка для причаливания и весла не запасены, то из-за этого даже добрый мастер[-кормчий] не сможет пересечь реку. «Хань-цзы было омерзительно, что есть владетели государств, которые не в состоянии сделать ясными свой закон