Исследование истории. Том II - Арнольд Тойнби

Фрэзер заявлял о том, что высшие религии являются по сути своей безнадежно антисоциальными. Когда круг человеческих интересов перемещается из сферы идеалов цивилизации в сферу идеалов высших религий, действительно ли общественные ценности, на олицетворение которых претендует цивилизация, будут непременно страдать? Являются ли духовные и общественные ценности противоположными и враждебными друг другу? Разрушается ли структура цивилизации, если спасение индивидуальной души берется в качестве высшей цели жизни? Фрэзер отвечает на эти вопросы утвердительно. А если бы такой ответ был верен, то это бы означало, что человеческая жизнь — трагедия без катарсиса. Автор данного «Исследования» полагает, что ответ Фрэзера был неверен и что он основывался на неправильном понимании как природы высших религий, так и природы человеческих душ.

Человек не является ни обезличенным муравьем, ни асоциальным циклопом, но — «социальным животным», личность которого можно выразить и развить только через отношения с другими личностями. И наоборот, общество — не что иное, как точка пересечения сети отношений одного индивида с сетью отношений другого. Оно существует лишь в деятельности индивидов, которые, в свою очередь, не могут существовать вне общества. Нет никакой дисгармонии и между отношениями индивида со своими собратьями и его отношением с Богом. В мировоззрении первобытного человека существует явное единство между членом рода и его богами, которое, будучи весьма далеким от того, чтобы отчуждать членов рода друг от друга, является сильнейшей из социальных связей между ними. Достижение подобной гармонии между долгом человека по отношению к Богу и долгом по отношению к ближнему было исследовано и проиллюстрировано на примитивном уровне самим Фрэзером. Распадающиеся же цивилизации только подтвердили это, когда нашли новую связь для общества в культе обожествленного цезаря. Действительно ли гармония превращается в разногласие из-за «высших религий», как утверждает Фрэзер? В теории, равно как и на практике, ответ, по-видимому, оказывается отрицательным.

С априорной точки зрения (начнем с этого подхода), личности иначе как носители духовной деятельности немыслимы, а единственная мыслимая сфера духовной деятельности находится в отношениях между духом и духом. В поисках Бога человек совершает социальное действие. И если любовь Бога проявилась в этом мире в Искуплении человечества Христом, то тогда человеческие попытки сделать себя более похожими на Бога, создавшего человека по Своему образу, должны включать в себя и попытки следовать примеру Христа, принося себя в жертву ради искупления своих собратьев. Противоположность между желанием снасти свою душу, стремясь к Богу, и желанием исполнить свой долг по отношению к ближнему тем самым является ложной.

«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Очевидно, что в Воинствующей Церкви на земле благие социальные намерения земных обществ будут достигнуты более успешно, чем они могли бы быть достигнуты в земном обществе, которое стремится непосредственно к этим целям, и ни к чему более высокому. Другими словами, духовный прогресс индивидуальных душ в этой жизни фактически влечет за собой гораздо больший прогресс общества, чем тот, который мог бы быть достигнут любым другим путем. В аллегории Беньяна Пилигрим не мог найти «калитку», которая вела в жизнь благого поведения, пока не увидел вдалеке «сияющий свет» на горизонте[444]. И то, что мы утверждаем здесь на языке христианства, можно было бы перевести и на язык любой другой высшей религии. Сущность христианства — это сущность высших религий как класса, хотя в разных глазах эти различные окна, через которые Божественный свет сияет человеческой душе, могут отличаться по степени своей прозрачности или выбору лучей, которые он способен пропустить.

Когда мы переходим от теории к практике, от природы человеческой личности к фактам истории, то наша задача по доказательству того, что религиозные люди фактически служа практическим потребностям общества, могла бы показаться слишком легкой. Если бы мы сослались на св. Франциска Ассизского[445], св. Винсента де Поля[446], Джона Уэсли[447] или Давида Ливингстона, то нас могли бы обвинить в доказательстве того, что не требует доказательств. Поэтому мы сошлемся на категорию личностей, обычно рассматриваемых и осмеиваемых как исключения из правил, категорию личностей одновременно и «одурманенных Богом», и «антиобщественных», людей святых и нелепых, цинично характеризуемых как «хороший человек в худшем смысле этого слова». Мы имеем в виду анахоретов — св. Антония Великого[448] в его пустыне и св. Симеона Столпника на его столпе. Очевидно, что, изолируя себя от своих собратьев, эти святые входили в гораздо более активные отношения с гораздо более широким кругом, чем тот, который бы мог окружать их, если бы они остались «в миру» и посвятили бы свою жизнь какому-нибудь светскому занятию. Из своего уединения они оказывали на мир гораздо большее влияние, чем император оказывал из своей столицы, поскольку их личные поиски святости через поиск единства с Богом были формой социального действия, которая оказывала на людей более сильное воздействие, чем любая социальная служба в политической сфере.