Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны - Евгений Анисимов

Русские войска заняли все три высоты и укрепили их склоны. Позиция была хороша тем, что со стороны Одера противник подойти не мог. Плохо же было, что расположение армии не имело достаточной глубины. Войска теснились вокруг вершин холмов. Наконец, всю позицию рассекал надвое этот проклятый овраг Кунгруд. На Юденберге встали войска Фермора, на Большом Шпице — дивизия П. А. Румянцева, и на Мюльберге — корпус А. М. Голицына. Австрийцы Лаудона расположились в резерве за горой Юденберг. Фридриха ждали с севера, так что Фермор стоял на русском левом фланге, а Голицын — на правом. Но Фридрих знал, откуда его ждут, и неожиданно появился с другой — южной стороны, то есть зашел русским в тыл. Как и при Цорндорфе, русским командирам пришлось скомандовать: «Налево кругом!», и правый фланг оказался левым, а левый — правым. В результате выяснилось, что теперь отступать, в случае поражения, было уже некуда.

Верный своей тактике, Фридрих не стал бить во фронт изготовившихся русских войск. Он сразу же охватил левый фланг русского построения и после артиллерийской подготовки ударил по корпусу Голицына (гора Мюльберг) силами пехоты и конницы. Как и в других битвах, Фридрих не дал Салтыкову ни времени, ни возможностей усилить атакованный им фланг русских позиций. Для этого он умело использовал складки местности, в которых скрытно сосредоточились его войска. Удар достиг цели — корпус Голицына (всем было известно, что это наиболее слабая часть русской армии) дрогнул и поспешно оставил позицию на Мюльберге. Заняв эту высоту, пруссаки установили пушки и открыли обстрел главных сил русской армии на горе Большой Шпиц. Пехота короля тем временем спустилась в овраг Кунгруд и начала атаку русских позиций на Большом Шпице. Это была типичная для Фридриха атака превосходящими силами во фланг неприятеля. Салтыков не мог развернуть всю сидевшую на холмах, как на жердочке, армию поперек движения противника. Поэтому он приказал войскам, стоявшим на Большом Шпице, образовать несколько линий навстречу поднимавшимся из Кунгруда прусским пехотным батальонам. Место на горе было узкое, и линии вступали в бой по очереди — по мере того как солдаты из передних линий гибли под огнем. Вот как Болотов описывает эти драматические события: «И хотя они (линии. — Е. А.) сим подобным образом выставляемы были власно как на побиение неприятелю, который, ежеминутно умножаясь, продвигался отчасу далее вперед и с неописанным мужеством нападал на наши маленькие (в смысле узкие. — Е. А.) линии, одну за другой истреблял до основания, однако, как и они (русские линии. — Е. А.), не поджав руки стояли, а каждая линия, сидючи на коленях, до тех пор отстреливалась, покуда уже не оставалось почти никого в живых и целых, то все сие останавливало сколько-нибудь пруссаков».

Одновременно с атакой во фланг Большой Шпиц был атакован пруссаками и с фронта и с тыла. Русские войска попали под перекрестный огонь. Наступил критический момент битвы — потеря центральной позиции на Большом Шпице означала катастрофу. Но здесь, как и в других битвах, помогло мужество русских солдат, которые гибли целыми шеренгами, но стойко держались под убийственным огнем. Атаки прусской кавалерии с тыла отбили Румянцев и Лаудон, наступление прусской пехоты с фронта захлебнулось из-за контратак русской пехоты и убийственного огня многочисленной и проворной русской артиллерии. Теперь наступил критический момент битвы для Фридриха. Богиня победы, немного покружив над его командным пунктом, упорхнула на вершину Большого Шпица, где со зрительной трубкой стоял старичок с косичкой на затылке…

У Фридриха осталась последняя надежда — сплоченный удар эскадронов Зейдлица. Но атака вышколенных прусских кавалеристов провалилась из-за сильного огня русских пушек. Потом по Зейдлицу ударила русская и австрийская кавалерия, а затем русская пехота бросилась в штыки. Солдаты перебрались через овраг и вновь овладели Мюльбергом. Попытки Фридриха перехватить инициативу не удались, его войска побежали. Военные теоретики отмечали, что Фридрих пал жертвой своей тактики флангового удара. Этот обычно эффективный удар был нанесен в узком месте, что не позволило использовать всю мощь сосредоточенных здесь и превосходивших противника сил пехоты и конницы. В конечном счете, обороняться на узком участке фронта было легче, чем наступать. Разгром прусской армии оказался сокрушительным, Фридрих потерял 23 тысячи человек, русским достались большие трофеи. Потери войск Салтыкова были также велики — 13 тысяч человек. После битвы он мрачно пошутил: «Ежели мне еще такое же сражение выиграть, то принуждено мне будет одному с посошком в руках несть известие о том в Петербург».

Фридрих чуть не попал в плен к русским и был спасен своими гусарами. В отчаянии он писал одному из своих приближенных: «Я несчастлив, что еще жив. Из армии в 48 тысяч человек у меня не остается и трех тысяч. Когда я говорю это, все бежит, и у меня уже нет больше власти над этими людьми. В Берлине хорошо сделают, если подумают о собственной безопасности. Жестокое несчастье! Я его не переживу. Последствия дела будут хуже, чем оно само. У меня нет больше никаких средств, и, сказать правду, я считаю все потерянным». Нет, пожалуй, ни одного отечественного издания, где бы ни были приведены эти похвальные для нашего оружия слова. Но Фридрих — натура эмоциональная, он был склонен преувеличивать. Не остудив голову после горячего боя, он переоценил свои потери и, кроме того, думал, что его противник будет так же решителен, как был бы решителен он сам. Но Салтыков оказался другим человеком.

Простояв несколько дней на поле победы, он пошел не к Берлину, а навстречу армии Дауна. По-видимому, необычайно жаркое сражение подорвало и его силы. Да Салтыков и не доверял своей победе над Фридрихом. Он знал, что король — полководец опытный. И верно, немного успокоившись, Фридрих стал собирать своих беглецов на реке Шпрее у Фюрстенвальда, начал подтягивать войска из гарнизонов, и вскоре у него набралось не менее 30 тысяч для обороны столицы.

Даун был готов дать Салтыкову для похода на Берлин десятитысячный корпус Лаудона и двенадцатитысячный корпус генерала Гаддика, который знал дорогу к Берлину лучше всех: в 1757 году он уже захватывал прусскую столицу, где и его хорошо запомнили — такую огромную контрибуцию он содрал с берлинских бюргеров! Салтыкову предложенные силы казались недостаточными. Даун же сам двигаться на Берлин не хотел. У него за спиной стояли две прусские армии — одна в Саксонии, другая в Силезии. В общем, союзники никак не могли договориться. Каждый стоял на своем, а время уходило. Более того, Даун предлагал Салтыкову действовать вместе в Силезии. Русский же командующий боялся слишком далеко оторваться от своих коммуникаций с Восточной Пруссией и Польшей, где находились его провиантские склады. Салтыков также считал, что сами австрийцы мало работают на общую победу над Фридрихом и хотят получить ее за счет русских. Начались неудовольствия и взаимные попреки.

Военные и дипломатические плоды блестящей победы под Кунерсдорфом так и не удалось собрать. Вскоре выяснилось, что Салтыков страдает той же болезнью, что и его предшественники — нерешительностью и медлительностью. Моральная ответственность за врученную ему армию, распри с австрийцами угнетали его, и победитель пал духом, опять стал «курочкой». С нескрываемым раздражением императрица Елизавета, еще недавно восхищавшаяся победителем, писала новоиспеченному фельдмаршалу по поводу его рапортов: «Хотя и должно заботиться о сбережении нашей армии, однако худая та бережливость, когда приходится вести войну несколько лет вместо того, чтобы окончить ее в одну кампанию, одним ударом». В итоге более 18 тысяч жизней русских солдат, погибших в 1759 году, оказались напрасной жертвой — противник побежден не был. В середине кампании 1760 года Салтыкова пришлось сменить на фельдмаршала А. Б. Бутурлина.