Иван Васильевич – грозный царь всея Руси - Валерий Евгеньевич Шамбаров

снимать осаду. Обещали, что король ему непременно поможет, предпримет наступление и отвлечет на себя царские войска. Зато в следующем году Речь Посполитая и турки из Астрахани смогут ударить на русских с двух сторон.

Но изменить ситуацию они уже не смогли. А при отступлении дезинформация Мальцева получила благодатную почву. Покатились слухи, что в Астрахань вошел только передовой отряд, за ним приближаются многочисленные полки. Казачьи отряды появлялись со всех сторон. Турки и татары сочли, что большая армия уже подошла, окружает их. Началась паника. Обратной дорогой, вверх по Волге, идти побоялись. Представляли, будто царские рати надвигаются с севера, и слепо ринулись в противоположную сторону, на юг. По берегу Каспия, по безводным степям, без еды. Падали кони, умирали люди. Выбирались кружным путем, через предгорья Северного Кавказа, а здесь их принялись клевать кабардинцы с терскими казаками.

Лишь через месяц жалкие остатки воинства добрались до Азова. Но казаки преподнесли туркам еще один сюрприз, подпустили в город «красного петуха». От пожара взорвались пороховые запасы, разрушив крепость. Погибла пристань со многими военными коряблями [569]. Кстати, версия, что черкасские казаки, пришедшие с Михаилом Вишневецким, нарушили приказ короля и вынудили начальника действовать вместе с запорожцами, имеет косвенное подтверждение. Часть из них решила не возвращаться на родину со своим князем, осталась на Дону и основала в 1570 г. Черкасский городок. А турецкое вторжение завершилось полным провалом. Это остудило и воинственный пыл поляков с литовцами.

Глава 26

Государь и измена — кто кого?

В конце лета 1569 г., в самый напряженный момент военной кампании, к царю обратился новгородский дворянин Петр Волынский. Сообщил, что в его городе существует заговор, архиепископ Пимен и бояре заключили договор с Сигизмундом, и один экземпляр хранится в тайнике в храме Святой Софии Новгородской [572]. Вопреки внедренным представлениям о чрезмерной подозрительности Ивана Грозного, он не был склонен сразу же поддаваться на любой донос. Назначил проверку, негласно послал с Волынским в Новгород своего человека — убедиться в подлинности улики и снять копию.

Но пока началось это разбирательство, заговорщики уже нанесли удар. 6 сентября 1569 г. в Александровской Слободе умерла царица. Была здоровой, ничем не болела и внезапно скончалась, как отмечали на церковном Соборе, «в муках, в терзаниях». Подобные симптомы знали и догадались — яд. Данные о химическом анализе останков Марии Темрюковны отсутствуют. Но убийство было официально подтверждено постановлением Освященного Собора в 1572 г., где указано, что она «вражиим злокозньством отравлена бысть» [573]. Мы не знаем, по какой причине не пострадал сам царь. Может быть, отвлекли дела, не сел за стол вместе с женой. Впрочем, позволительно выдвинуть еще одну гипотезу, хотя и недоказуемую. Мария всячески старалась обеспечить безопасность мужа, организовывала его охрану. По своей безграничной преданности царица могла тайком от него взять на себя еще одну миссию. Пробовать блюда, приготовленные для него. Встать на пути предназначенной ему смерти.

Вполне вероятно, что пострадал и наследник престола Иван Иванович. В это время у него резко ухудшилось здоровье, он тяжело болел и в 1570 г. послал в Кирилло-Белозерский монастырь сказочный по тем временам вклад, тысячу рублей, указав, «ино похочет постричься, Царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, Царевича не станет, то поминати» [574].

А расследование выявило исполнителя — царского повара. Он назвал заказчика. Об этом сообщили Таубе и Крузе: слуги из Александровской Слободы ездили за рыбой в Нижний Новгород, и Владимир Старицкий «подкупил одного из этих поваров, дав ему 50 рублей и снабдив ядовитым порошком, чтобы подсыпать его государю в пищу» [575]. Шлихтинг из политических соображений объявлял Старицкого невиновным, но, тем не менее, независимо от Таубе и Крузе повторил ту же версию и подтвердил ту же сумму подкупа повара — «50 серебреников» [576]. В конце сентября Иван Васильевич вызвал брата к себе.

Либеральные историки изобразили жуткие расправы, переписывая их то у Курбского, то у Таубе и Крузе. Как Владимир Андреевич доверчиво ехал со всей семьей в Александровскую Слободу, но на ямской станции в Богане налетел Иван Грозный с целым полком опричников. По Курбскому, Старицкого заставили выпить яд, а его жену и двоих маленьких сыновей расстреляли из ручниц. Карамзин выбрал сюжет Таубе и Крузе, как обычно, усугубив его собственными придумками. В его варианте всю семью, князя, жену и двоих сыновей, заставили выпить яд. Расстреляли же многочисленную женскую прислугу, зачем-то при этом раздев донага (зачем — не понятно, видимо, чтобы подогреть возбуждение читателей).

Другие исследователи обратили внимание — сын Старицкого Василий, названный Курбским в числе убитых, впоследствии оказался жив. Но вышли из положения, заменив двух сыновей двумя дочерьми, то ли отравленными, то ли расстрелянными. А Советская историческая энциклопедия, ничтоже сумняшеся, объединила обе версии, указала, что «Владимир Старицкий был казнен вместе с женой и младшими детьми (два сына и две дочери)» [577]. В широком спектре домыслов описывается и расправа над матерью князя Ефросиньей Старицкой. Ее, 6 лет жившую в монастыре, якобы тоже повезли к царю, а вместе с ней «12 стариц». Но по дороге всех их то ли удушили дымом, то ли утопили, то ли (опять же, полураздетых) расстреляли из пищалей и изрубили саблями, бросив истерзанные трупы на поживу собакам и диким зверям [578].

Что ж, давайте попытаемся отделить истину от больных фантазий. 6 сентября, в день убийства царицы, турки только еще шли от Переволоки к Астрахани, а сняли осаду 26 сентября. То есть Старицкий был вызван к царю не из своих владений, а из армии. Правда, его «поход» против турок протекал настолько своеобразно, что вместе с ним в Нижнем Новгороде могла находиться и семья. 9 октября он умер. Но несколько источников (причем враждебных Ивану Грозному) сообщают, что казнен был только Владимир Старицкий. Об этом говорят Пискаревский летописец (предположительно составлявшийся в кругу Шуйских лет через 40 после описываемых событий), «Временник» дьяка Тимофеева (принадлежавшего к новгородской оппозиции и писавшего при шведской власти в Новгороде в 1610–1617 гг.), англичанин Горсей.

Видимо, встреча произошла на упомянутой ямской станции в Богане, где царь, согласно Пискаревскому летописцу, арестовал Старицкого и «опоил зелием» [579] или, по Тимофееву, «порази напоением смертным» [580]. Но приговор был вынесен не в приступе ярости, а после допроса, очной ставки с подкупленным поваром, это признали даже Таубе и Крузе со Шлихтингом. Мать Владимира Ефросинья не была ни утоплена,