Зайчики на стене - Аркадий Тимофеевич Аверченко

от чистого сердца угодна Богу.

На некоторых судах, кроме того, еще бьют склянки.

Берется несколько склянок от лекарств и разбивается. Некоторые суда бьют даже до восьми склянок.

К сожалению, мне до сих пор не удалось выяснить значения этого бесцельного традиционного обычая, ясно показывающего, что суеверие может уживаться рядом с громадными машинами, электричеством и двенадцатидюймовыми орудиями.

* * *

Я сидел на палубе и читал газету.

Мимо меня прошли, пошатываясь, два господина, два типичных алкоголика со слабыми ногами и развинченными неуверенными движениями.

Я улыбнулся про себя и подумал:

— Нализались, голубчики. Бросает вас из стороны в сторону, точно на пароходе во время качки. Эх, ты! Русский народ…

За ними прошла какая — то девица, шатаясь и держась за стенки каюты.

Я не мог найти в себе силы улыбнуться. Сердце мое сжалось…

— Негодяи! Пили бы сами… Но зачем спаивать это несчастное, юное существо.

Скоро я уже перестал улыбаться, удивляться и возмущаться: мимо меня дефилировала целая процессия алкоголиков, молодых, стариков, детей с потухшими глазами и деревянными, независевшими от их воли движениями.

Это было страшное зрелище. На одну минуту мне пришла в голову мысль, что пассажиры взбунтовались, убили капитана, разбили бочонки с водкой и перепились.

С целью выяснить положение я встал, сделал шаг и, шатаясь, упал на плечи маленькому господину.

— О, черт возьми! — испуганно пролепетал я. — Что это такое?

Маленький человек поднял измученное, бледное лицо и судорожно прошептал:

— Кач…

И стремглав бросился к перилам борта. Перегнулся так низко, как будто бы хотел разглядеть устрицу, прилепившуюся к килю корабля, и стоял так минуты три.

Потом поднял голову, обернулся ко мне, смертельно белый, и докончил:

— … Ка!

— Ага! — подумал я. — Знаменитая морская качка, о которой я столько слышал.

Меня обрадовало, что я переносил ее совершенно спокойно.

Недалеко от меня стоял, опершись на борт, хладнокровный человек, и равнодушно посматривал на волны, кипевшие внизу.

— Вы вероятно, моряк? — спросил я его.

— Вероятно.

Мне давно хотелось потолковать с настоящим моряком тем самым языком, который у них в таком ходу.

Я облокотился рядом с ним на перила и спросил:

— Каким мы сейчас едем румбом?

Я видел ясно, что он изумился, найдя во мне человека своей специальности.

— Каким румбом? Темно — зеленым!!

Я кивнул с довольным видом, головой.

— Ага! А траверсы уже спущены на форштевень?

Самое искреннее изумление отпечатлелось на его лице. Никогда, вероятно, он не мог предположить, чтобы я, человек сухопутного вида, так хорошо знал все эти замысловатые вещи.

— Не знаете ли вы, — внутренне торжествуя, продолжал я, — сколько кубических тонн имеет наш пакетбот? Так как начинает дуть сильный вымпел, то я очень опасаюсь за ватерлинию… Как бы ее не сломало. Не лучше ли скрепить ее парой — другой морских узлов в час.

— Пожалуй, это будет самое лучшее, — согласился он, весело улыбаясь. — Я никогда бы не подумал об этом.

— Э, пустяки! — махнул я рукой. — Пока вымпел не перешел в брейд — вымпел и дует с норд — оста — мы успеем сделать это.

Я обернулся назад и закричал зычным голосом:

— Все на вахту! Рулевые к бакборту! Перенести бакборт на штирборт!! Жива — а — а!

Я одушевился.

В глазах моего моряка мелькнуло что — то, похожее на легкий испуг. Я полагаю, он почувствовал во мне опасного конкурента в морском деле.

— Успокойтесь, — с вымученной ласковостью сказал он, кладя свою руку на мою. — Все будет сделано, как вы сказали. Я распоряжусь. Вы пошли бы лучше спать. Если вымпел усилится и будет дуть с кормы, я разбужу вас.

Я взял с него слово, что он сделает это и, успокоенный, побрел вниз, с целью лечь в дрейф (дрейфом называется койка в каюте, привинченная к стене).

* * *

Утром мы уже подходили к Севастополю.

Втайне я был сильно польщен, когда моряк, которому я отдавал вечером морские приказания, окруженный большой толпой, указал на меня пальцем и с каким — то суеверным страхом прошептал:

— Вот он! Тот самый, о котором я говорил!!!

Толпа расступилась передо мной, а я усмехнулся и обратился к помощнику капитана:

— Видите! Оказывается, можно обойтись без выбрасывания флагов и битья склянок!

Потом обвел толпу взглядом и нравоучительно добавил: — Нужно быть более экономными и менее суеверными! Так началась моя морская карьера…

КОММЕНТАРИИ

Во второй том сочинений Аркадия Аверченко включены книги, выпущенные писателем в 1910–1911 гг.: «Зайчики на стене. Рассказы (юмористические). Книга вторая» (1910), «Рассказы (юмористические). Книга третья» (1911), «Одесские рассказы» (1911), а также книга «Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова» (1911).

ЗАЙЧИКИ НА СТЕНЕ

РАССКАЗЫ (ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ). КНИГА ВТОРАЯ (1910)

Книга вышла в 1910 г. в издательстве «Шиповник» в Санкт— Петербурге.

В настоящем издании печатается по 10 изданию (1916). Отец. — Впервые — Сатирикон, 1910. № 12.

Городовой Сапогов. — Впервые — Сатирикон, 1910. № 14.

С. 13… занимается ли… еврей тем ремеслом, которое… давало… право жить среди чудесной ялтинской природы… — В России в 1791–1917 гг. существовала черта оседлости, граница тех территорий, на которых разрешалось постоянное жительство евреям. Черта оседлости охватывала 15 губерний (из 78 к началу XX в.) Царства Польского, Литвы, Белоруссию, Бессарабию, Курляндию (часть нынешней Латвии), большую часть Украины, Кавказа и Средней Азии. В ряде городов (в том числе в двух столицах, некоторых городах Крыма и т. д.) проживание евреям разрешалось в тех случаях, когда их профессия была полезна городу (например, сапожники, часовщики, стекольщики и т. п.).

Граф Калиостро.

С. 21. Всякое бывало, как говорит Бен — Акиба. — Рабби (иудейский законоучитель) Бен Акиба — один из главных персонажей трагедии «Уриэль Акоста» (1847, рус. перев. 1872) немецкого журналиста, богослова, прозаика и драматурга, вождя литературного течения «Молодая Германия» Карла Гуцкова. Слова «все бывало» (или «все было») он действительно произносит в пьесе, отстаивая приверженность традиции. Трагедия, посвященная мыслителю XVII в., борцу против религиозного гнета «Уриэль Акоста» была поставлена во многих театрах России в конце XIX — начале XX вв. и пользовалась громадным успехом.

Можно сказать меткими словами великого русского поэта Никитина:

…Вырыта заступом яма глубокая… — Здесь приводится начальная строка стихотворения Ивана Саввича Никитина (1824–1861), написанного в 1860 г.

«Негр сделал свое дело, негр может уходить» — не точная цитата из драмы Фридриха Шиллера (1759–1805) «Заговор Фиеско в Генуе» (1783) (действие III, явление 4). Там эти слова принадлежат мавру, который принимал участие в организации заговора республиканцев против тирана Генуи дожа Дория. Когда цель была достигнута, мавр оказался никому не