Война Кортни - Уилбур Смит

знать: Гиммлер сегодня уезжает из Берлина. Он не вернется.”

“Но сегодня утром я слышал, как он клялся в верности фюреру. Он пообещал, что останется здесь до самого конца.”

Фегелейн сардонически улыбнулся. “А что еще он мог сказать? Дело в том, что он выходит, и ты должен сделать то же самое. Темпельхоф все еще открыт, но это ненадолго. Уход Гиммлера даст вам основание последовать за ним. Вы следуете примеру своего главнокомандующего СС. Кто сказал, что он не приказал тебе уйти?”

Фегеляйн затушил сигарету в раковине, смыл пепел и сунул окурок в сливное отверстие, как непослушный школьник, надеющийся, что учитель его не поймает.

Он снова выпрямился и сказал: “Послушайте, это вопрос вашей личной безопасности. Ты будешь нужен, когда война закончится. Вы можете помочь перестроиться для будущего.”

Фон Meeрбах кивнул, и спросил: “А ты? Ты тоже идешь?”

- Я не могу, я все еще должен быть на своем посту у верховного командования. Вот что значит быть частью семьи, а?”

- Гитлер не позволит захватить себя живым или Еву. Он может потребовать того же от тебя.”

“О, не беспокойтесь. Я успею улизнуть до того, как дело дойдет до этой стадии. Я уже все продумал.”

- Тогда я желаю Вам удачи.- Фон Меербах выбросил свою сигарету. - Осмелюсь сказать, что нам понадобится вся удача, которую мы сможем получить.”

•••

Фон Меербах был доставлен в штаб-квартиру Службы безопасности Рейха на принц-Альбрехт-штрассе, где располагались штаб-квартиры гестапо, разведывательной службы СД и СС. Дым поднимался в воздух, когда он шел от входа, но он не был вызван вражескими бомбами или снарядами. Каждый клочок пространства во дворах между зданиями и даже в садах за комплексом использовался для сжигания секретных или потенциально компрометирующих документов. Мужчины и женщины стояли у открытых окон, бросая на землю кипы бумаги, которые летали и трепетали, а мужчины собирали их, как осенние листья, и бросали в огонь.

Фон Меербах прошел в свой кабинет, где его ждали две секретарши, Хайди и Гизела, и хотя обычно он совершенно не думал о благополучии своих подчиненных, их преданность тронула его.

Хейди спросила, не хочет ли он чашечку кофе. Гизела, державшая в руках блокнот и карандаш, сказала, что он получил несколько сообщений.

Фон Меербах махнул рукой. “На все это нет времени. Он посмотрел на Хейди. - Принесите мой портфель.- Потом к Гизеле, - Следуйте за мной.”"

Она вошла вместе с ним в его святая святых. - Возьмите с моего стола фотографии в рамках, - сказал фон Меербах. Пока Гизела занималась этим, он подошел к сейфу, встроенному в одну из стен, набрал нужную комбинацию и открыл его.

К этому времени Хейди вернулась с портфелем. Фон Меербах переложил из сейфа в портфель еще один миллион долларов в облигациях на предъявителя. Затем последовали три пачки американских банкнот различного достоинства на общую сумму около 15 000 долларов.

- Фотографии, пожалуйста, - попросил фон Меербах.

Гизела протянула ему фотографии: подписанные и посвященные Гитлеру, Гиммлеру и Гейдриху; одна - Франческе; другая - его сыну и дочери от первой жены Труди. Обе секретарши выглядели взволнованными, чуть не плача. Было очевидно, что фон Меербах собирается бежать, оставив их на растерзание русским. И они знали, как и каждая женщина в Рейхе, что русские приготовили для них.

Фон Меербах видел, что они ждут от него каких-то слов: рассказать, что происходит, заверить, что все будет хорошо, все, что угодно. Он начал, как это было свойственно его натуре, с самого себя.

“Может показаться, что я убегаю от драки. Напротив, я ухожу отсюда, где ситуация безнадежна, чтобы помочь сопротивлению, когда оно придет. Я верю в наше дело. Я горжусь своей работой ... ”

Фон Меербаху пришло в голову, что его слова произвели на обоих секретарей не такое сильное впечатление, как он надеялся. Только теперь он подумал, что это женщины. Им нужны сладкие слова, лесть, чепуха, чтобы заполнить их пустые головы. Ну, если они настаивают ...

“И, конечно, я глубоко благодарен вам за помощь в течение последних нескольких лет. Без вас я не смог бы добиться всего, что сделал.”

Он посмотрел на сейф. Там лежала еще одна пачка банкнот на несколько тысяч долларов. Германия вот-вот вернется в каменный век: ни электричества, ни света, ни топлива, ни жилья, ни чистой воды, ни канализации, ни еды. Но этого будет более чем достаточно, чтобы убедиться, что Хайди и Гизела могут, по крайней мере, купить еду на черном рынке.

-Вот, - сказал он, грубо деля стопку на две части и давая каждой из них по половине, - возьмите это. Используйте их с умом. Эти деньги могут стать вашим билетом из города. Они купят вам еду и кров. Но, ради Бога, что бы вы ни делали, не позволяйте проклятым казакам узнать, что они у вас есть . . . и не важно, насколько сильно у вас возникнет искушение откупиться от них. Вы меня понимаете?”

Обе женщины кивнули, а потом Хайди спросила: "Разве фюрер не может спасти нас?"”

Фон Меербах покачал головой. “Нет. Он не может спасти себя. Дайте мне свои руки . . .”

Они потянулись друг к другу, и он взял их за руки. - Послушайте меня: идите в самый глубокий подвал, какой только найдете. Возьмите каждую каплю воды, каждый кусочек пищи, который вы можете собрать. Вы можете начать со всех бутылок в моем шкафу для напитков: бренди и виски согреют вас в холодные ночи. Вы знаете, где хранится моя личная еда: банки с паштетом, фуа-гра и икра. Они мне не нужны, забирайте их все. Если случится худшее, по крайней мере, вы сможете устроить вечеринку до конца света.”

Гизела посмотрела на него с озадаченным, неуверенным выражением, как будто ожидала, что это будет какой-то трюк. "Причина ... почему вы так добры к нам? - в чем дело?- спросила она.

Фон Меербах и сам задавался этим вопросом.

“Даже не знаю . . . Наверное, я не вижу смысла в том, чтобы быть недобрым. Вы никогда не причиняли мне вреда. Другие люди, однако, причинили мне вред, и вы можете быть уверены, что если я получу возможность причинить им вред в ответ, десять раз