Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2 - Ник Перумов

Невольно Агата представила себе это – пустые города, двери домов настежь, окна и ставни сорваны, кое-где громоздятся груды обугленных стропил и балок, валяется забытый в суматохе напрасного бегства скарб, жалкая одежонка, уродливые игрушки уродливых детей, а вот кто-то из забытых взрослыми малышей бессильно плачет на углу – город пуст, все ушли, его оставили или попросту бросили, чтобы не мешал бегству…

Плач резал слух. Хотелось, чтобы он прекратился – прекратился навек, навсегда, чтобы вместо грязных улиц вновь вознеслись величественные и свободные леса. Но – этому не бывать, пока звучит плач.

Значит, он должен умолкнуть.

Агата уже не ощущала разницы между сном и явью, между вызванными ненавистью видениями и тем, что окружало ее. Она внезапно увидела себя на улице города, одетая по-боевому, в руках – привычная тяжесть Деревянного Меча. Подняв оружие для атаки, она шагнула вперед.

– Ма-ма-а-а!.. – до хрипоты тянул забытый мальчишка лет четырех. Стоял, размазывая слезы кулачками по грязной мордашке.

«Как у меня болит голова! – вдруг подумала Агата. – Как она болит!.. Это от крика. Стоит ему прекратиться, и мне станет легче».

Малыш увидел ее – и тотчас же замолчал. Слезы мгновенно высохли. Он улыбнулся, широко и светло, как умеют улыбаться только дети.

– Мама! – и, протянув руки, побежал ей навстречу. Агата опешила. Острие Деревянного Меча опустилось.

Однако растерянность той, что звалась Сеамни Оэктаканн и еще – Thaide, длилась меньше секунды. Что?! Этот грязный хумансовый выродок, крысиное отродье назвал ее мамой?.. Х-ха! Никакой пощады! Ему так и так умирать – так пусть умрет быстро и без мучений. От честного клинка, как воин – вместо того чтобы погибать медленно и мучительно от голода или быстро, но не менее мучительно в зубах хищных зверей.

Деревянный Меч вновь был готов к бою. Ему ведь все равно, кого пронзать – воина или ребенка. Любой хуманс – враг народа Дану. Приговор один – смерть, Обжалованью не подлежит.

Малыш был уже совсем рядом. Глазенки сияли от радости. Мама вспомнила о нем и вернулась!

Рука Сеамни крепче сжала рукоять. «Этому малышу не будет больно, – сказал ей кто-то. – Один взмах. Он даже ничего не почувствует. Совсем не так, как те дети Дану, что умирали на посыпанной песком имперской арене».

– Нет, – сурово и отчетливо сказал кто-то совсем рядом. Бегущего малыша остановила закованная в сталь рука.

Перед Агатой стоял воин. Без сомнения, хуманс. Искусно выкованные доспехи, на груди – василиск, герб проклятой Империи. Голова непокрыта, воин пренебрег шлемом, то ли из свойственного хумансам бахвальства, то ли… Впрочем, неважно. Он поплатится за свою самонадеянность.

Малыш как-то сразу притих, вцепился в ногу воина и замер, теперь уже с явной опаской поглядывая на Сеамни.

– Кто ты? – прозвучал вопрос. – Как тебя звать. Дочь Дану?

– Тебе не нужно мое имя, проклятый, – слова выговаривались тяжело от душившей девушку ненависти. – Хочешь сразиться? Торопишься в ваше хумансово посмертие? Что ж, воздух станет чище. Сражайся же и гордись, что я, Сеамни Оэктаканн, оказала тебе честь, удостоив поединка! Вообще-то тебя следовало бы зарезать как барана.

– Откуда такая уверенность, доблестная Сеамни? – Воин усмехнулся. Холодные глаза в упор смотрели на Агату. – Надеешься на выращенный Царь-Деревом Меч в твоей руке? Но побеждает не оружие, побеждают бойцы. Мой меч не столь знаменит, однако он ни разу еще не подводил меня. Его выковали гномы – и, клянусь Каменным Престолом, этот клинок сейчас вспомнит о вашей давней вражде с Подгорным Племенем! Вместо того чтобы убивать детей, сразись со мной... хотя я бы этого не хотел.

– Почему? – невольно спросила Агата.

– Потому что я уже убил тебя один раз, – вздохнул ее противник. – Много лет назад, когда был мальчишкой. Помнишь? Имперская столица, Мельин, арена... красноватый песок. Несколько детей твоего народа и мальчик-хуманс с тупым иззубренным мечом в руке. Помнишь? Он убивал тогда. Ты пыталась сражаться. Мой меч... он разорвал тебе шею. Где тот памятный шрам, Сеамни? Покажи его мне. Впрочем... не надо. Вижу его и так. Ты – это та самая девочка. И второй раз меня уже никто не заставит убить тебя. Даже ты сама.

Агата растерялась. О чем идет речь?

– Ты не узнаешь меня? – Высокий белый лоб пересекло несколько морщин. – Тогда я был наследным принцем. Сейчас я – Император.

Он не лгал. Даже если забыть о том, что доспехи с василиском имеют право носить только истинные Императоры Мельина.

– Как тебя зовут? – против воли спросила Агата. Император улыбнулся, осторожно коснулся головы прижимавшегося к нему ребенка латной перчаткой диковинного и дисгармонирующего с остальным доспехом белого цвета.

– У меня нет имени, Сеамни. Я забыл его. Пока я был мал, меня звали принцем. Сейчас, когда не стало отца, я – Император. Тебе придется звать меня так.

– Даже приблудному псу дают имя, – тихо заметила Сеамни. – У нас не принято обращаться с титулованием.

– Тогда дай мне имя, о доблестная Сеамни Оэктаканн, чтобы мы могли нормально говорить дальше. Император улыбался открыто и чуть виновато.

– Что? – Чистокровная Дану, «Thaide из славного рода Оэктаканнов задохнулась от ярости. – Дать имя тебе, грязный хуманс? В уме ли ты? Или просто тянешь время, хочешь еще немного пожить на свете?

– Ты чувствуешь себя в силах убить иллюзию? Ты забыла, где мы встретились?.. Впрочем, если хочешь, давай. Нападай, благородная Дану. Беги, малыш. – Император слегка подтолкнул мальчика к краю улицы. – Мы тут немного поиграем.

Малыш послушно повернулся.

В тот же миг Сеамни атаковала. Крысенок не должен уйти! – прозвучало в сознании. Исполненный ненависти голос приказывал, заклинал, настаивал… Золотистый туман начал затягивать взор, но враг – в доспехах и с длинным мечом – виден был по-прежнему четко.

Деревянный клинок с размаху налетел на препятствие. Император играючи отпарировал выпад Агаты своим длинным полутораручным мечом, и сейчас стальное лезвие тщилось прижать к земле выращенное Царь-Деревом. Агата и Император внезапно оказались совсем-совсем близко друг к другу.

Перепуганный мальчик уже успел добежать до края улицы, прижался к стене дома.

– В этом поединке нет смысла, Сеамни. Нет чести в убийстве беззащитного и безоружного, нет оправдания убийству ребенка. Я виноват. Я хочу искупить вину. Прекратим этот бой, прекратим убийства. Поговорим. Нам есть что сказать друг другу.

Агата застонала – Император не выглядел силачом, однако сейчас давил и прижимал ее оружие к брусчатке, несмотря на отчаянное сопротивление уже не только ее самой, но и деревянного клинка. Глаза сражающихся внезапно оказались совсем-совсем рядом.

Его взгляд не походил на взгляд обычного хуманса, какими их запомнила ненависть рабыни Агаты. Теплый, мерцающий, живой. В нем было желание – не из тех, что заставляют вскипать гневом и пытаться прикончить насильника, а то, что дает право гордо расправить плечи – да, я хороша, я красива, я желанна! Завидуйте!