Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

Но я знала один способ остановить крыс и навела пистолет наголову Мюзетт-Белль. Если я ее убью, крысы уберутся туда, откуда пришли.

Я медленно выдохнула, успокоилась, чтобы стрелять наверняка— слишком близко это было к Жан-Клоду. Мне на руку прыгнула крыса, всадилазубы. Целая волна их стала запрыгивать мне на платье, цепляясь коготками затяжелую ткань. Я вскрикнула, и вдруг рядом оказался Мика, низко пригнувшись, изашипел на крыс. Те, что были на полу, в ужасе рассеялись. Но тех, что были ужена мне, страх не брал. Мика помог мне содрать их и бросил в кишащую массу.Крысы накрыли раненых собратьев и тоже съели.

Кажется, крысы больше боялись леопардов, чем волков, илеопарды стали отходить от стены, шипя и обращая грызунов в бегство, отвоевываявсе больше пространства.

Двое вампиров, которых я думала, что убила, отрастили когтии клыки, каких никогда ни у одного вампира не было. И они двигались сквозьмассу вервольфов, разбрызгивая кровь и обломки белых костей.

Огромная лапа взметнулась над Шангом-Да, и я выстрелила, недумая, — я уже могла прицелиться, потому что леопарды очистили для менякруг. Голова вампира снова разлетелась. Но я знала, что, если мы хотим оставитьего мертвым, надо вынуть сердце и сжечь. Развеять пепел над разными массивамитекучей воды тоже не повредит.

Шанг-Да успел еще бросить взгляд в мою сторону, но тут жевторой вампир бросился на них, и все трое оказались на полу на съедение крысам.

Бурей взлетел над шумом голос Белль, как удар грома,остановивший всех. Даже мохнатое море крыс застыло.

— Хватит!

Она отступила от Жан-Клода, и он засмеялся. Не своимволшебным смехом, который скользит по коже и заставляет думать о сексе, асмехом обыкновенным, смехом незамутненной радости.

— Мы прекращаем сражение, — сказала Белль, и хотяголос ее был так же глубок, сексуального мурлыканья в нем поубавилось. Она былане то чтобы сердита, но выбита из колеи, будто ей поднесли очень неприятныйсюрприз.

Крысы покатились назад, как отступающий прибой. Они пищали иповизгивали, но уходили. Почти все вервольфы были покрыты мелкими краснымиследами. Остатки павшего гиенолака выглядели так, будто их перемололо что-тонамного большее.

Жан-Клод обрел голос — такой же радостный, каким был егосмех.

— Ты не можешь от меня кормиться. Не можешь взять то,что дала мне, потому что я больше не принадлежу твоей линии. Я — Sardre cleSang своей собственной линии.

Белль смотрела на него с пустым лицом — маской, которую яочень хорошо знала. Она скрывала свои истинные чувства.

— Я знаю, что это значит, Жан-Клод.

— Ты более не можешь обращаться со мной как с младшимпредставителем твоей линии, Белль. Между двумя Sardre de Sang следует соблюдатьопределенные тонкости.

Она огладила пышную юбку, и я узнала жест: такой же был уЖан-Клода. Нервничает. Белль Морт нервничает.

— Я была в своем праве поступить так, как поступила,ибо ни я не знала, ни ты.

— Вполне верно. Но сейчас, когда мы оба уже знаем, тыдолжна забрать всех своих людей и покинуть нас. Покиньте наши земли сегодня,ибо, если завтра ночью вы еще будете на нашей территории, у вас будет отнятажизнь.

— Но ведь ты не убьешь мою Мюзетт?

Какая-то неуверенность все же слышалась в ее голосе.

— Иметь возможность убить Мюзетт законным образом, безполитических последствий. — Он слегка прищелкнул языком. — Этозаветнейшее желание многих мастеров, и это сделаю, Белль. Ты ощущаешь правдумоих слов.

Она чуть-чуть напряглась.

— Я сохраню контроль над Мюзетт, пока мы не покинемваши земли. Она не всегда умеет держать себя в руках.

— Очень будет нехорошо, если она не удержит себя вруках здесь, в Сент-Луисе, — сказал Жан-Клод, и голос его прозвучал ровно.Радости в нем больше не слышалось.

Черри тронула меня за локоть:

— Извините, что перебиваю. Я по вампирам не специалист,но мне кажется, что Ашер умирает.

Ашер лежал у дальней стены. От него остался скелет,обтянутый пергаментной кожей. Под ним была постель новогодней канители —остатки его золотых волос. Одежда спалась на иссохшем теле, как спущенныйвоздушный шарик. Глаза закрылись и только выпирали из-под истонченной кожидвумя шариками. Все остальное иссохло.

Я рухнула рядом с ним на колени, потому что внезапно меняперестали держать ноги.

— Он не умер, — сказал детский голосок Валентины,но подходить она не стала. Она хотела меня утешить, но дурой не была.

Я смотрела на то, что осталось от его красоты, и не верилаей.

— Смотри не глазами, ma petite, — посоветовалЖан-Клод. Он не опустился на колени — остался стоять лицом к Белль Морт, будтоне решался повернуться к ней спиной.

Я поступила так, как он сказал: посмотрела на него с помощьюсилы, а не моих телесных глаз. В Ашере ощущалась искра, что-то еще горело внем. Он не был мертв, но практически — почти. Я подняла глаза на Жан-Клода:

— Он слишком слаб, чтобы взять кровь.

— И у него нет ни слуги-человека, ни подвластногозверя, — заметила Белль Морт. — У него нет... — Она замолчала,будто подыскивая слово, потом нашла: — Ресурсов.

Ресурсов — какое изящное выражение. Но какое бы ни быловыражение, а она была права. Ашер мог питаться только кровью, а для этого онбыл слишком слаб... Я даже про себя не могла додумать эту мысль.

— Белль Морт могла бы его спасти, — сказалЖан-Клод безразличным голосом.

Я посмотрела на него, потом на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она его создала, и она — Sardre de Sang. Она простомогла бы отдать ему энергию, которую у него украла.

— Я ничего не украла, — ответила Белль голосомтоже безразличным, но с ноткой гнева. — Нельзя украсть то, что принадлежиттебе по праву, а Ашер — мой, весь мой, Жан-Клод, каждым кусочком кожи, каждойкаплей крови. Он жив только моей поддержкой, а без нее он мертв.

Жан-Клод сделал едва заметный жест:

— Быть может, «украла» — не точный термин, но ты можешьвосстановить его жизненную энергию. Можешь вернуть его настолько, что он сможетпитаться кровью.

— Я могла бы, но я не буду этого делать.

Ее гнев обжигал суховеем, покусывая кожу.

— Почему? — спросила я, потому что никто другойявно не собирался спрашивать, а мне надо было знать.

— Я не обязана давать тебе объяснений, Анита.

У меня все еще был в руке пистолет. Вдруг он потяжелел,будто напоминая мне о себе, а может быть, потрясение заставило меня снова егопочувствовать. Я встала и направила его в грудь Мюзетт.