Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

запах, особенно сильно ощущавшийся возле раковины, под которой стояло доверху заполненное и не выносившееся уже много недель мусорное ведро. Никогда до этого не случалось Майскому находить свою квартиру в таком запущенном состоянии и первым делом принялся он за уборку. Когда же порядок в доме был восстановлен, всецело погрузился он в обдумывание своих замыслов.

Оставить свой след в истории — эта идея стала тем единственным, что сохраняло еще для Майского ценность собственного существования. Она полностью завладела им, и он вдруг в удивлении начал замечать, что всюду вокруг, в речах и мыслях самых различных людей находил он теперь подтверждения истинности своего нового смысла бытия. Не напрямую: где-то — только еле уловимыми намеками, где-то — отдельными соображениями, но везде Майский обнаруживал отклики, близкие его теперешнему мировоззрению. Он находил их в интернете, в передачах по радио, в фильмах и даже в старых своих, по многу раз перечитанных книгах, искренне удивляясь, как раньше не замечал он этих мыслей, и каждый раз все сильнее убеждаясь в том, что он пришел к пониманию истинной ценности человеческой жизни.

Но хотя Майский и обрел теперь цель, которая наполняла смыслом само его существование, он совершенно не представлял, каким образом сможет реализовать ее. Он принялся обдумывать способ запечатлеть себя в веках, но выводы, приходившие ему в голову, были самые неутешительные. Он был уже далеко не молод — ему подходило к пятидесяти, да к тому же у него совсем не было денег. «Ни времени, ни средств», — заключил он про себя, и сознание этого ввергло его в полнейшее уныние. В то же время отказаться от этого единственного оставшегося у него смысла жизни Майский никак не мог, отчего он озадачился навязчивыми и мучительными в своей безысходности поисками.

Но было у Майского еще одно дело, о котором он вспомнил сразу же, выйдя только из своей ипохондрии. Перед ним вновь со всей своей остротой встал вопрос о средствах к существованию — тех пяти тысяч в месяц пенсии, которые выплачивали ему сейчас, на жизнь просто не хватало. На эти деньги можно было только кое-как питаться, и более ничего; ему же требовалось еще хотя-бы одеваться, не говоря уже о том, чтобы оплачивать воду и свет в квартире. Припомнив, впрочем, свой визит в пенсионный фонд и разговор с Белокобыльским, Майский несколько даже приободрился: юрист обещал ему все исправить, восстановить прежний размер пенсии и вернуть невыплаченную за все эти месяцы разницу. Воодушевленный этим фактом, Майский, быстро нашел в папке, к которой он с того самого дня и не прикасался, список документов, запрошенный с него Белокобыльским, и приступил к их сбору.

Самым затруднительным из всего списка, была получить справку о подтверждении инвалидности. Эту справку выдавали на врачебно-трудовой комиссии, на которую он должен был явиться уже через три дня. В течение этих трех дней Майскому необходимо было собрать для комиссии целую кучу различных документов, или, если не получалось, ждать как минимум месяц до следующего раза. Задача была не из легких, но, за многие годы прекрасно изучивший систему и все возможные сложности, Майский успел-таки собрать необходимые бумаги. И вот, спустя три дня и обойдя за это время несколько десятков инстанций, он готов был ехать на врачебно-трудовую комиссию.

∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

Проснувшись от звона будильника в полседьмого утра, Майский отключил назойливый аппарат, нехотя поднялся и сел на кровати. Комната была погружена в кромешную тьму. Редко когда просыпался он в такую рань, и сейчас, сидя с закрытыми глазами на краю постели и опустив голову на грудь, Майский собирался с силами чтобы подняться. Врачебно-трудовая комиссия начинала работу в девять часов, но он нарочно встал значительно раньше: Майский хорошо представлял, что предстоит ему сегодня, и хотел подъехать хотя-бы часа за полтора, чтобы занять очередь. Он был записан, но кроме него записано было еще, наверное, человек тридцать, многим из которых, как он прекрасно знал, не суждено было попасть сегодня в кабинет.

В комнате установилась полнейшая тишина. Сквозь дрему поняв, что снова начинает забываться, и решив разом привести себя в чувства, Майский встал с кровати и включил люстру. Резкий яркий свет мгновенно залил все вокруг, до крайности встревожив его глаза. С силой зажмурившись, Майский закрыл лицо рукой, но быстро приспособился и, все еще продолжая щуриться, направился в ванну. Умывшись и приведя постель в порядок, он оделся и еще на раз внимательно просмотрел собранные загодя вечером документы, желая убедиться наверняка, что все было на месте; после чего с аппетитом, хотя и второпях, съел приготовленный накануне завтрак, представлявший собою очень толстый большой бутерброд и пол литра кефира, обулся, надел куртку и вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, Майский сразу почувствовал, что сегодня ночью сильно приморозило. Была середина октября: кругом на земле и на крышах домов уже лежал снег, но не глубокий, сантиметров в пять, так что если бы выдалось пару солнечных деньков, он бы, возможно, и успел еще сойти, однако все последние дни стояла пасмурная, хмурая погода. Вот и сейчас, взглянув на небо, Майский нашел его затянутым густой пеленой, через которую с трудом пробивался лунный свет. Солнце еще и не думало вставать, отчего на улице было совсем темно.

Город, впрочем, уже просыпался: по дорогам спешили куда-то машины, а к автобусным остановкам потихоньку начали стекаться люди, в числе которых был и Майский. На следующий же день, после того как Павел Федорович сообщил ему о том, что отдал все деньги Теретникову, он заложил свою машину в автоломбард. За его драндулет предложили всего тридцать с небольшим тысяч, но как обидно не было Майскому отдавать автомобиль за такую низкую цену, он принял предложение, чтобы иметь возможность вернуть Марине занятые у нее деньги. Обстоятельства, в которых она оказалась, не позволяли ему задерживать долг и, кроме того, он прекрасно понимал, что, скорее всего, по-другому деньги достать нигде не сможет. Лишившись машины и не имея возможности оплачивать такси, Майский стал пользоваться общественным транспортом, поездки в котором были для него настоящим мучением, доставляя помимо неудобства физического еще и сильный эмоциональный дискомфорт.

Выйдя на остановку, Майский к удивлению своему отметил, что сегодня здесь было не очень много народу. Все последние дни он выезжал значительно позже, уже ближе к восьми, в часы пик, когда на остановке скапливалось сразу человек тридцать, а в битком набитые автобусы невозможно было попасть, не используя активно локти. Но сегодня, выйдя пораньше, Майский, похоже, имел возможность избежать давки. И