Зеркало и свет - Хилари Мантел

– А что делать мне, сэр? – спрашивает он. – Я не должен встречаться с Аском.

– Отпразднуйте с вашими домочадцами. – Король добавляет: – Будьте у себя в Степни. Если вы мне понадобитесь, сможете добраться до Уайтхолла за час.

Он, лорд – хранитель малой печати, дает указания епископу Гардинеру во Франции – опровергать слухи, которые ходят среди чужеземцев. Генрих не осажден в Уайтхолле. Ни его самого и никого из Кромвелей не закололи в Лондоне, на Чансери-лейн. Напротив, Кромвели готовятся к празднику. Ричард возвращается с севера, обласканный своими командирами Норфолком и Фицуильямом.

К середине месяца армии повстанцев рассеиваются. Аск должен прибыть ко двору по охранной грамоте. Приходит известие, что шотландский король заключил брачный договор с дочерью французского короля. Они с Мадлен поженятся в соборе Парижской Богоматери в первый день нового года. Этот брак станет доказательством сердечного согласия между Шотландией и Францией, что для нас весьма огорчительно.

– А что я могу? Только пожелать ему счастья, – говорит король. Он диктует письмо, отмахнувшись от предложения составить для него черновик: – «Будучи наслышан… о Вашем решительном и непреклонном желании вступить в брак… с дочерью нашего дражайшего брата и неизменного союзника короля Франции… и так далее, и так далее… поздравить Вас… пожелать, чтобы Всемилостивейший Господь наградил Вас многочисленным потомством, – голос короля сочится презрением, – что послужит Вам к радости, а равно процветанию, благополучию и спокойствию Вашего королевства».

– Браво, сэр, – замечает Ризли. – Какие отточенные и решительные фразы!

Король говорит:

– У Якова уже девять бастардов, и это только те, о ком я знаю.

Эдвард Сеймур:

– Ваше величество, вряд ли он дождется наследников от Мадлен. Я слышал, она умирает.

– Тогда зачем она Шотландии?

Никто не отвечает. Возможно, чтобы заполучить дочь, любую дочь великого короля. И сотню тысяч крон в придачу – больше, чем Яков видел за всю жизнь.

Король говорит:

– Посмотрим, как ей понравится путешествие в Каледонию и тамошние грубые манеры. – Однако в голосе короля сочувствие. – Говорят, она очень хороша собой…

– Должно быть, Яков пленил ее сердце драгоценностями, – говорит он, – ведь он не знает ни слова по-французски. Все эти покупки были неспроста.

– Возможно, Мадлен говорит по-шотландски? – спрашивает Генрих. – Едва ли. Разве вам не захочется иногда поговорить с женой? Побеседовать по душам. Впрочем, хотя бы в постели ему ее наставления не нужны. Судя по всему, он и сам неплохо справляется.

В Степни ягоды боярышника и падуба, точно скромные самоцветы, – яркие, как капли крови. Стены украшены сосновым лапником, а венки такие большие, что их пришлось вешать двум работникам. Венки плетут осенью, когда ветки еще гнутся. Цветы из сушильни связывают в пучки, золотят и перевязывают лентами, и, когда наступают морозы, на рассвете и закате обшитые панелями комнаты млеют в сизом мареве. Он ждал, когда дела позволят ему проследить за обрезкой яблонь, и теперь выходит в сад вместе с садовниками.

– Осторожнее с лестницей, сэр. Лучше отойдите и посмотрите со стороны, какую форму мы им придадим.

Середину мы называем кроной. Мы убираем ветки, которые мешают друг другу или растут вбок и в стороны. Прореживаем новые побеги, придавая деревцу форму кубка. Затем прищипываем побеги выше почек, обращенных наружу. К трем пополудни пот льется градом внутри джеркинов, руки в перчатках застыли, словно мерзлые комья земли, а голоса в воздухе еле слышны, словно пение птиц из далекого райского сада. Мы говорим, дело сделано, ребята, и идем под крышу греть руки о кружки с горячим пряным элем. Мы прожили непростые дни, говорят садовники. Бог даст, наши строители и повара вернутся домой к празднику, а с ними и мастер Ричард, покрывший себя славой на поле боя.

Мы поднимаем чаши за воинов, торящих путь на юг через перепуганные графства. Потом затягиваем песню, осеняем себя крестным знамением и молимся за яблони. Дома мы открываем рождественскую комнату с костюмами водяных, волхвов и говорящих зверей. Расправляем концы огромной звезды, которую вешают в зале.

Что осталось от прошлого года? Сад Рейфа в середине лета, здоровый ор маленького Томаса из открытого окна, нежное личико Хелен. Посол в садовой башне в Кэнонбери, растворяющийся в сумерках. Ночь падает на камни Виндзорского замка, словно на горный склон.

В боковых улочках, менее чем в ярде от того места, где умер мученик Пакингтон, матросы втридорога продают мускатные орехи, украденные из корабельных трюмов, по ценам в три раза выше ноябрьских, которые уже были непомерны. Демонстрируя праздничное рвение, шайка лондонских мерзавцев нападает на французов из посольства, которые бражничают в «Петухе и ключах» на Флит-стрит. Они гонятся за французами, выкрикивая: «Бей французских псов!» В итоге один из французов убит, второй выжил, но получил много колотых ран.

Возы с подарками толпятся у его дверей: жирные лебеди, куропатки, фазаны. А еще посол Шапюи посмеивается над бедами французов. Он приглашает гостя на скромный ужин, избегая вопросов о положении дел на севере. На самом деле Эсташ, благодаря связям с Дарси и прочими скользкими личностями, знает об этом больше него.

– Итак, – говорит посол, – составители альманахов утверждают, что следующий год будет годом великих тайн.

Он хмыкает:

– Великих трат.

– Генрих ест свой рождественский ужин из оловянной посуды. Все его золотые блюда переплавлены в монеты.

Он пожимает плечами:

– Нам приходится содержать огромное войско. Мы за короткое время собрали пятьдесят тысяч бойцов.

Шапюи не верит, что у короля пятьдесят тысяч солдат, но удержаться не может – начинает подсчитывать расходы.

– Видите ли, Эсташ, – говорит он, – вас ввели в заблуждение относительно англичан и их нрава. Вы разговариваете не с теми людьми. Поли и Куртенэ понятия не имеют, что происходит. А я имею. Император Карл бахвалится, что приведет сюда свою армию. Но это пустые слова, потому что, если один правитель помогает подданным другого бунтовать, – это дурной прецедент, который внушает его собственным подданным мысль о бунте.

– Если вам от этого спокойнее, продолжайте так думать, – говорит Шапюи.

В тишине они задумчиво поглощают ужин: пряная оленина, чирок, куропатки, кружочки апельсина, тонко нарезанные, словно солнечные блики. Сноп света пробивается сквозь падающий снег, торя дорогу в грядущий год. Двор скачет через Вестминстер и дальше на восток, в Гринвич, движущийся темный отпечаток на белом. Темза – мерцание льда, дорога среди замерзшей пустыни, тропа к нашему будущему, большак, что ведет нас к нашему Господу.

Когда посол уходит, на часах три пополудни, а кажется, что гораздо позже. Он сидит в сгущающихся сумерках, просматривает свои памятные книги, составляет повестку первого в новом году заседания королевского совета. Кристоф приносит ему вино в бокале венецианского стекла.