Песня моряка - Кен Кизи

Исаак вернулся с круглой деревянной доской, на которой стояли стаканы, Перье, крекеры и головка швейцарского сыра. Впрочем он тоже не сделал ни малейшего движения, чтобы сесть. Он поставил импровизированный поднос на стол и принялся делать коктейль. Газированная вода несколько скрасила портвейн. Айк раскрыл раскладной нож и принялся нарезать сыр.

— Надеюсь, ты его мыл после того, как вскрывал им последнюю рыбу?

Айк понюхал лезвие.

— Рыбьи потроха легко смываются. А вот мозоли и бурситы иногда оставляют запах.

Это не вызвало улыбки у Алисы, и Айк снова вернулся к сыру. Алиса снова попыталась урезонить себя, но внутри у нее все так и закипало. Ах, он считает, что проявляет сочувствие и любезность. Закуски и минеральная вода из Франции. Но мы еще посмотрим…

— Ладно, Соллес, я думаю, пора раскрыть карты. На что ты намекал, говоря о моем «замечательном сыне»? Хватит ходить вокруг да около…

Айк закончил накладывать сыр на крекеры и воткнул нож в доску. Потом разлил остатки портвейна в два пластиковых стакана и наполнил их доверху минеральной водой. Затем он сделал шаг назад и прислонился к стене напротив Алисы.

— Просто Лулу считает, что он пытается ее убить. Она говорит, что они накачали ее депрессантами и оставили одну в доме, открыв настежь все двери.

— Зачем?

— Чтобы ее задрали медведи. Или свиньи. Но ее вытошнило, и она более или менее пришла в себя.

— Идиот, я спрашиваю, зачем это вообще нужно?

— Ну во-первых, чтобы получить ее собственность…

— Собственность? Я тебя умоляю! Послушай, Лулу оставили одну, чтобы она просохла и немного пришла в себя. Уже всем в городе известно, что с ней творится. Она же совершенно распустилась. Лотрек, знаешь? «Распущенные женщины»? — и она продолжила, так и не дождавшись ответа от Айка. — Кому это могло понадобиться? Лулу — это единственная надежда для Ника зацапать земли папаши Лупа. Старый Омар терпеть его не может, точно так же, как и ты. Если Лулу умрет, прощай ублюдок-зять.

Перед тем как ответить, Айк, нахмурившись, долго смотрел на поднимавшиеся пузырьки в стакане.

— Старый Омар уже убит, Алиса, — наконец прошептал он настолько тихо, что Алиса едва расслышала. — Мы с Гриром сегодня выловили его сетью.

— Утонул?

— Да, утонул.

— Тогда с какого перепугу ты заявляешь, что его убили? Омар никогда не был хорошим моряком, а это старое корыто, на котором он плавал, вообще было крайне ненадежным.

— Он был завернут в полиэтилен, Алиса, а к его члену был привязан шар из боулинга.

— Но у Лулу ведь есть еще братья, которые являются правонаследниками.

Айк покачал головой.

— Не думаю. С тех пор как они несколько недель назад уплыли по какому-то странному поручению, полученному на «Чернобурке», от них не было ни слуху ни духу. Думаю, с этими наследниками тоже все уже покончено.

— Послушай, Соллес… по-моему, у тебя мозги плывут не меньше, чем у Лулу. — Голос ее стал тише и мягче, хотя глаза по-прежнему сверкали безумным блеском, жестким, как обсидиан. Он что, не слышит? Не видит? Он что, не замечает, как ее рука ставит пустой стакан рядом с доской?

— Не знаю, Алиса. Правда не знаю. Я знаю только одно, что Ник мог очень озлобиться в тюрьме. И накопить в себе очень много страха. Он всегда говорил, что его начали унижать и использовать еще до того, как он родился, и что он этого так не оставит, пока не сочтется.

— Любой может озлобиться, — заметила Алиса. — И у каждого есть на это причины. Только посмотри на кучи дерьма, которые нам оставили наши предшественники. Только подумай, что тебе пришлось вынести. Разве совершил бы ты все это, если бы не жажда мщения?

— Черт побери, Алиса, это ведь был мой ребенок!

— А теперь мы говорим о моем. Знаешь, Соллес, я все эти годы много чего от тебя вытерпела — то ты критиковал меня за то, как я веду дела, то осуждал мое замужество, то платья, которые я надеваю… но я представить себе не могла, что ты начнешь распространяться о том…

— Алиса, я и словом не обмолвился…

— А в этом и не было необходимости — я не слепая. Но я не подозревала, что ты начнешь клеймить меня за то, как я воспитала сына!

— Тесс! Я и не думал тебя клеймить. Я хочу сказать… Господи… ты совершенно не виновата в том, каким стал Николай, в том, что с ним было, и в том, что у него не было от…

Алиса вцепилась ему в физиономию, шипя и царапаясь, прямо как та кошка из майонезной банки, прежде чем он успел закончить. Но главное, что в руках у нее был нож! Она дважды ударила его в ключицу с такой силой, что вся грудная клетка у Айка занемела. К счастью, она держала нож рукояткой вперед: она настолько обезумела в своей портвейновой ярости, что схватила его за лезвие.

— Алиса! — Айк умудрился поймать ее руку до того, как она ударила в третий раз. Зато другой рукой она схватила его за ухо и часть щеки.

— Сука полоумная, Алиса, если ты сейчас же… Она снова не дала ему договорить, вмазав ему коленом в живот. А когда Айк сложился вдвое, она попыталась еще впиться ему зубами в голову. С большим трудом он увернулся и, распрямившись, насколько мог, прижал ее к столу, пропихнув свою ногу между ее, чтобы предотвратить новый удар коленом. Взяв ее за запястья, он развел ее руки в стороны и сжимал их до тех пор, пока нож не вывалился и не упал поверх разбросанных кусков сыра. Лица их находились так близко друг от друга, а глаза так горели, что между ними вполне могла проскочить искра.

— У Николая был отец. — Слова с шипением вылетели у нее изо рта сквозь сжатые зубы, при этом она продолжала говорить шепотом. — У него был тот же русский умственно отсталый отец, что и у меня! — Она выждала, чтобы убедиться в том, что ее услышали. — А теперь скажи мне, кого унижали и использовали?

Айк отклонился назад. Между зубов Алисы застряли пряди его волос, из носа у нее шла кровь — наверное, она ударилась о его череп.

— Прости, — произнес он, позволив ей приподняться, но не освобождая руки. — Я не знал.

— Как и Ник. К чему ему было это знать? Ой, как болит коленка. Кстати, а что это у тебя там такое твердое, во что я врезалась? Опять твой чертов револьвер? Ты вооружаешься только при виде меня или всех гостей так принимаешь?

— Так значит, Ник… — Айк не мог избавиться от потрясения. — А кто-нибудь еще…

— Знает ли кто-нибудь еще? — Она слышала стук своего сердца даже сквозь собственное тяжелое дыхание. — Нет. Только тот сукин сын.

— Он был пьян?

— Всегда.

— Господи, Алиса, — Айк опустил глаза. — Прости, прости. Видно, он и вправду был сукиным сыном. Не удивительно, что ты так ненавидишь мужиков. Я всегда считал… — он умолк, по-прежнему не поднимая глаз.