Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева

сейчас он увидит свою первую любовь. Он вспоминал места, где она стояла, где сидела, где целовала его. Ныне тут всё было переставлено по-иному, на месте остались, пожалуй, лишь иконы да двери с окнами. По полу стелился цветистый ковёр, на котором вскоре будет ползать маленькая Елена, возле стены стояла её кроватка, на которую ниспадал сверху прозрачный кружевной балдахин, закрывающий девочку от мух и комаров, залетавших сквозь приоткрытые окна. Рядом висела люлька, на которой её качали, если она капризничала. Стояли стулья для кормилицы, нянь и родителей, по краям комнаты тянулись широкие лавки, на которых были наложены игрушки: тряпичные куклы, меховые медведи, поделки из дерева и керамики, трещотки, свистелки, погремушки, колокольцы.

Девочка только что поела и мирно лежала в кроватке, раскачивая ручками, и о чём-то разговаривала сама с собой.

Нянька сидела рядом и вязала. При виде государыни тут же отложила рукоделие и низко поклонилась, увидев же идущего следом Иоанна, и вовсе согнулась до пола.

Иоанн сразу подошёл к дочери и, приблизившись к её личику, поцеловал:

— Как дела, радость моя?

Девочка тут же охотно заулыбалась в ответ и радостно задёргала ручками и ножками, уставившись на отца огромными сине-серыми, в него самого, глазищами.

— Смотри-ка, узнает уже! — в который раз обрадовался гордый отец, обращаясь не то к ребёнку, не то к окружающим.

Он вновь склонился над кроваткой и взял малышку на руки, снова прижался к ней губами. Она тюкнулась несмышлёным личиком в его щёку, будто целуясь в ответ, и это вновь умилило его. Тут, подле ребёнка, он впервые в жизни испытывал такие нежные и чистые чувства, о которых прежде и не подозревал. Когда появился на свет его первенец Иванушка, он сам был ещё молод, сам нуждался в опоре и защите, в материнской ласке, оттого сын не вызывал в нём тех ощущений, которые появились теперь. Конечно, он гордился наследником и по-своему любил его, но это были уже совсем другие, почти партнёрские, взрослые отношения.

Иоанн целовал её крохотные ладошки, нежные бархатистые щёчки, лобик, она лишь щурилась и радостно улыбалась во весь рот от отцовской ласки. Необъяснимый инстинкт подсказывал ей, что отец любит её, и она отвечала ему взаимностью.

Софья с удовольствием наблюдала, как муж тешится с дочерью, и думала: «Слава Богу, хоть ему угодила!» Она тоже любила Елену, но обида, что родился не сын, не позволяла относиться ей к ребёнку так же искренне, как и муж. Она не стала сама вскармливать дитя, желая как можно скорее восстановить своё здоровье, вновь стать привлекательной для мужа, попытаться снова забеременеть, чтобы родить сына. Отдохнув пару месяцев, она поспешила начать осуществление своих планов. Заказывала себе новые наряды, устраивала для супруга обеды и ужины с гостями, музыкой, скоморохами и пением, специально для этого создала труппу из молоденьких девушек-танцорок. Государь охотно принимал её приглашения и столь же охотно, будучи мужчиной ещё молодым и достаточно энергичным, исполнял свои супружеские обязанности.

Для Софьи вновь наступили дни ожиданий и наблюдений за своим организмом, от которого она вновь напряжённо ждала зарождения новой жизни. Царственный род Палеологов не должен исчезнуть бесследно. И если даже её будущему сыну не суждено будет сделаться государем, он станет родоначальником новой могущественной ветви Палеологов, а у неё появится настоящая опора в Московском государстве. Эта мысль неотступно преследовала её даже в минуты близости с супругом, заставляла быть всегда по-новому изобретательной, страстной, чувствительной. Кроме того, она просто стремилась нравиться своему мужу, поддерживая в нём страсть и уважение к себе. И дела её шли достаточно успешно. Её заступничество за Ивашку Фрязина и Данилу Холмского стало широко известно и прибавило ей авторитета среди боярства. И хотя она по-прежнему ощущала своё отчуждение в достаточно замкнутом русском обществе, тем не менее относились здесь к ней со всё возрастающим почтением. Приезжающие иноземные послы всё чаще просились к ней на приёмы, преподносили подарки, обращались с просьбами, к которым государь прислушивался достаточно уважительно и по возможности удовлетворял их. Обсуждая как-то эту тему на одной подушке, они пришли к выводу, что чем выше авторитет жены в обществе, тем больше чести и её мужу. Иоанну понравился этот вывод, и он стремился поднять престиж жены. Софья была благодарна ему за это и вполне довольна.

Походив с дочкой по комнате и пожелав ей скорее расти, он передал ребёнка няне и отправился в свои хоромы, чем заметно огорчил супругу.

— Ты не пожалуешь ко мне сегодня? — спросила она его.

— Дел много, — объяснил Иоанн. — Посольство в Венецию готовим, надо с казначеем обсудить, какие дары и деньги дать им с собой, сколько мастерам посулить, грамоты надо приготовить тамошнему правителю, сколько слуг, мехов. Со сватом нашим опальным Ивашкой и его племянником потолковать, как лучшего мастера подобрать. Хочу побыстрее посольство отправить, не могу видеть, как главный наш храм порушенный стоит.

Иоанн спустился в сопровождении жены на первый этаж, дошёл до сеней, которые вели в его палаты, остановился у выходных дверей, поцеловал Софью в лоб:

— Не скучай, государыня моя, я бы рад при тебе побольше времени проводить, да дела не позволяют. А теперь, как назло, кругом спешка. Завтра утром посла ордынского Кара-Кучюка назад провожаю, а с ним и нашего посла — Дмитрия Лазарева, так сегодня ещё надо грамоты подписать, наказы ему дать. А скоро в Ростов вновь поехать придётся, матушка сообщила, что ростовские князья готовы, наконец, продать мне свою половину, что она с помощью Вассиана уговорила их...

Ревность вновь шевельнулась в душе Софьи. Вот уходит от неё, и до того два дня не был. А теперь ещё и в Ростов засобирался, может, старая зазноба вновь там появилась?

Чтобы избавиться от своего недоброго чувства, Софья решилась спросить мужа, рискуя вызвать его недовольство:

— А почему ты меня с собой взять не желаешь? Погода стоит хорошая, поездка для нас обоих может стать приятной. Да и помолиться мне хотелось бы по пути в Троицком монастыре.

Она внимательно глядела на Иоанна чёрными глазищами, желая не пропустить его реакции на свою просьбу. Но он отнёсся к её предложению весьма благосклонно.

— А ты не боишься дочку одну оставить? Не заскучаешь без неё? Она же кроха совсем!

— Разве она одна остаётся? Тут и кормилица, и няньки, и боярыни-мамки, хватит ей глаз да внимания. Я по тебе больше заскучаю!

— Собирайся, я сообщу матушке, что мы вместе явимся, она рада будет,