Сто полей - Юлия Латынина

– В таком случае, – сказал Баршарг, – мне будет легче всего самому спросить у господина Адарсара, кто предоставил ему документы.

– Он все-таки мой учитель, – неуверенно пробормотал экзарх, знавший, как именно Баршарг умеет расспрашивать попавших ему в руки людей. И неожиданно добавил:

– Ну хорошо, кто-то из близких предал меня, но народ-то, народ! Ведь это народ жаловался! Я знаю, он ходил по селам, расспрашивал, бабы плакались перед ним в пыли. Почему? Они же стали жить лучше!

Беловолосый араван поудобнее устроился в кресле.

– Я бы хотел напомнить господину экзарху старинную историю, – сказал Баршарг. – Это история про то, как маленький человек, рыбак Хик, принес в подарок Золотому Государю невиданного угря. Государь обрадовался подарку и спросил, что бы Хик хотел получить за эту рыбу. «Двадцать плетей», – ответил рыбак. «Но почему?!» «Когда я шел сюда, начальник дворцовой стражи потребовал, чтобы я отдал ему половину того, что получу от Вашей Вечности, и поэтому десять плетей причитается ему».

Узко посаженные, как у волка, глаза аравана блеснули.

– Маленький человек – сказал Баршарг, – это человек, который скорее даст себе десять плетей, чем позволит другому получить десять золотых. Вот поэтому-то простой народ и жаловался господину Адарсару.

Баршарг рассеянно повертел в руках сафьяновую папку и закончил несколько некстати:

– Ваша светлость, я хотел бы переговорить с вами наедине.

* * *

Металлический кувшин был покрыт черной эмалью с серебряной насечкой. Из узкого горлышка его била раскаленная газовая струя, и человек в темном стеклянном колпаке водил ей по гладкой матовой стали люка. Чуть поодаль, на пригорке, охрана из варваров-аломов травила байки о привидениях и грелась на утреннем солнышке.

Трое людей, не отрываясь, следили за действиями человека: экзарх Харсома, араван Баршарг и третий, по прозванию Лия Тысяча Крючков. Тысяча Крючков жадно дышал, вертел во все стороны головой и яростно расчесывал струпья на запястьях: еще три дня назад он сидел в колодках за неизбывное стремление лазить в чужие сейфы и изготавливать инструменты, не предусмотренные в государственных перечнях. Среди тысячи его крючков, однако, не нашлось ни одного, подошедшего к матовому божьему сейфу.

Сам Лия, исходя из многолетнего опыта, ни за что не стал бы его потрошить. В земной управе в сейфах держат предписания и доносы, и в Небесной Управе, верно, что-нибудь похожее: чуму или наводнение. Зато на газовую горелку он глядел во все глаза:

– Вот это отмычка так отмычка, – и от избытка чувств ухватил стоящего рядом экзарха за рукав.

Такая фамильярность была извинительна: на экзархе были потертый малиновый кафтан чиновника третьего ранга: кстати, ничего необычного в инспекционной поездке инкогнито для Харсомы не было. Араван Баршарг стоял в пестром платье командира варварского отряда. Белые, а скорее чуть желтоватые, как слепящий полуденный луч, волосы, и нос с горбинкой делали сходство и вовсе убедительным. Баршарг был, конечно, полукровкой, но все-таки потомком варваров-аломов, говорили даже, что его род некогда сидел королями в соседнем Варнарайне.

Что до местных жителей, то они обходили учебный лагерь варваров из военных поселений в Козьем-Гребне за семь суней, – эти еще хуже чиновников.

Газовая струя увяла. Человек снял темный стеклянный колпак, и под ним открылось молодое простоватое лицо. Парень протер покрасневшие глаза, откинул со лба мокрую прядку и вразвалочку пошел к экзарху. Харсома спросил его, известны ли в храмовой мастерской такие металлы и сплавы, как тот, что он только что резал?

Парень ответил равнодушно и устало:

– Я не видал, а господин Кедмераг, может, и знает. Говорят, он каждую неделю делает новый сплав… Это раньше было – десять первоэлементов, семь способов и два начала, а теперь их больше, чем чачи на свадьбе… Ведь это он ее и убил, – прибавил парень таким же ровным голосом.

– Кого? – не понял в первый миг Харсома.

– Жену мою. Господин Кедмераг позвал ее в услужение. Она спрашивает: «Идти?» А я говорю: «Иди, он же монах», а она возьми и удавись в его доме… Да вы не горюйте, господин чиновник, – сказал парень, заметив искреннее страдание на лице Харсомы. – Меня скоро выпустят. Я господину экзарху жалобу сумел переправить, а у господина экзарха руки до всего доходят.

«Да, – подумал экзарх, – сумел переправить, это уж точно, и господин Кедмераг принужден был давать объяснения, – разумеется, не о своих странных вкусах, а о том, как работает газовый резак».

Мощь храма временами ужасала Харсому. Все остальное – было. Будущие государи использовали и народные восстания, и крестьянские секты, и варваров, и маленьких людей, и теории самовлюбленных болтунов… а пуще всего спасительную жадность, порочность и лживость человека.

Были и храмы, похожие на меняльные конторы, были храмы, где рассуждали о сущем и не-сущем. Но дух Знания и дух Прибыли ненавидели друг друга, и только он, Харсома, на свою беду, сочетал их браком. Он думал лишь приобрести нового союзника, а оказался повивальной бабкой при новом боге. Харсоме было досадно. Государи меняются раз в двадцать лет, династии – раз в двести, а новые боги рождаются раз в тысячелетие.

Двенадцать лет новый бог с его дозволения перекраивал мир, и огонь в горнах стал в два раза горячее, краски на тканях – в три раза дешевле. Но монахи остались монахами. Они блюли новые тайны по-старому, так же, как общинники утаили падение корабля, так же, как утаивает мзду чиновник. Они хранили монополию на знание, стремились к монополии торговой и были союзником столь же опасным, сколь для последнего государя предыдущей династии – отряды варваров-аломов. Харсома знал о храме неприятно мало существенного, – например, храм, получив монополию на чеканку монеты, стал делать фальшивые старые ишевики с примесью платины вместо золота.

Дикий вопль потряс воздух: варвары-аломы, под умелым руководством Лии Тысячи Крючков, наконец сумели распахнуть надрезанный стальной люк.

* * *

«Внимание! Пройдите процедуру идентификации личности! Внимание! Пройдите процедуру идентификации личности! До завершения процедуры доступ к управлению кораблем остается закрытым».

Господин экзарх сидел за центральным пультом управления, уставясь в зеленые строчки, бегущие по экрану. Он чувствовал себя, как мелкий чиновник, посланный с обыском к проворовавшемуся хранителю Большой Печати. Хранитель что-то повторял. Грозил? Умолял? Сулил взятку? Обещал все рассказать?

Ничего, он скоро выучит язык звездных сановников.

Аромат сосредоточенного спокойствия поднимался из курильницы, вытесняя потихоньку затхлый металлический запах. Харсома поднял глаза. Золоченый венчик курильницы был как одинокий цветок на залитом водой поле. Приборы были гладки, как кость мертвеца: ни просечки, ни чеканки, ни росписи, ни эмали, – мутноватый белый металл.

– Великий Вей, – сказал экзарх, – какому же богу поклоняются эти люди, если он запрещает им разрисовывать утварь для полетов?