Аваддон-Губитель - Эрнесто Сабато

По улице Индепенденсия Марсело направился к Бахо, но, когда он пересекал улицу Балькарсе и уже был у входа в дом, где жил, на него набросились несколько мужчин. Ему это показалось настолько нереальным, что он даже не попытался бежать. Впрочем, это было бы бесполезно — нападавшие плотно окружили его. Он почувствовал сильный удар в низ живота и другой — по голове, в рот ему засунули кляп, а затем затолкали в багажник машины, стоявшей с включенным двигателем. Все длилось, вероятно, несколько секунд. Скрючившись в багажнике, оглушенный болью, он чувствовал, как машина мчится, сворачивает, затем долго едет без поворотов по длинным авенидам, снова поворачивает, но постепенно мотор затихает. Остановка.

Его вытащили из багажника, бросили на землю, ударили ногами несколько раз по почкам и в пах, и, пока он корчился от боли и кричал, — крики, однако, заглушал торчавший во рту кляп, — он слышал, как один из мужчин говорит другому:

— Угости сигареткой, Толстяк.

Потом, когда оба, вероятно, выкурили по сигарете, они потащили его по коридору, спустились по лестнице, и здесь он услышал дикие вопли, вернее вой человека, с которого заживо сдирают кожу.

— Вот-вот, слушай, — сказал один из мужчин.

Они все шли по коридору, слабо освещенному тусклой лампочкой. В воздухе стояла вонь уборных. Они открыли дверь камеры и бросили Марсело на пол. Там было темно, он ничего не видел, только чувствовал зловоние экскрементов.

— Давай теперь вспоминай, напряги память.

Мало-помалу он привык к темноте. Зловоние было невыносимое. Вдруг он услышал стоны и лишь тогда разглядел человека на цементном полу. Немного погодя лежащий пробормотал какое-то слово, вроде Педрейра, или Перейра, или Феррейра. Потом прибавил: Уго. Это важно, сказал он. Марсело, напрягшись, сумел после нескольких попыток понять, что тот хотел сообщить: если ты когда-нибудь выйдешь живым из этого ада, передай товарищам, что я ничего не сказал. Прошу тебя, брат, — прибавил он под конец.

Они вошли с фонарем

и сперва направились к тому, кто назвал себя Перейра, или Педрейра, и стали разглядывать его вблизи. «Вот сукин сын, — сказал один. — А ведь он что-то знал, я уверен». Он пнул лежавшего ногой, потом они подошли к Марсело.

— Идем, — сказали ему.

Когда вывели в коридор, он опять услышал вой.

Пинками и кулаками его втолкнули в комнату, где стояло что-то похожее на операционный стол. Его раздели, обшарили карманы: записная книжка с телефонами, вот удача, сборник стихов, ну ясное дело, гомик. «На память Марсело в последний день 1972 года, помни всегда. Ульрике». Значит, Ульрике, вот как? А они-то думали, он педик. И еще маленький словарик в кармане куртки.

— Глянь, Турок, прочти посвящение: «Для Палито, в надежде, что понадобится, с любовью, Марсело». И дарит именно этому Палито! Сразу видать, что тот кретин без словаря двух слов не свяжет!

Другой, которого называли Толстяком, сказал, что, мол, хватит дурака валять, надо работать.

Марсело положили на мраморную столешницу, раздвинули руки и ноги, обкрутили запястья и щиколотки веревками, которые привязали к столу. Потом окатили его из ведра холодной водой и, поднеся к глазам конец пиканы, спросили, знает ли он, что это такое.

— Аргентинское изобретение, — со смехом сказал Турок. — А еще говорят, будто мы, аргентинцы, только и умеем, что копировать иностранное. Отечественное производство, да, да, нам почет и уважение.

Стоявший рядом Толстяк — видимо, он был старший по чину — сказал:

— Сейчас ты расскажешь все, как есть все. И чем раньше начнешь говорить, тем лучше. Мы не спешим: можем тебя держать здесь и день, и неделю, и ты не сдохнешь. Это мы умеем делать. Но прежде, чем мы начнем, тебе лучше кое-что рассказать. И предупреждаю, твой дружок Палито здесь, рядом. Слышал вой? И он нам выложил много кое-чего, но мы хотим услышать от тебя, что ты знаешь. Так что давай, выкладывай: как ты с ним познакомился, что он тебе говорил, контакты, знаешь ли ты Рыжего и Качито. Палито сбежал из окружения. Где он скрывался? Ты с ним живешь, вы близкие друзья. Это нам известно. Отрицать бесполезно. Мы хотим узнать другое. С кем он связан, с кем встречается, кто приходил в квартиру на улице Индепенденсия и кто такая Ульрике?

В квартиру никто не приходил. Ульрике — просто подруга. Он у Палито никогда ни о чем не спрашивал.

И поселились вместе просто так? Где он познакомился с Палито? Неужто не знал, что Палито был в отряде у Че?

Нет, об этом он не знал.

Выходит, они случайно в какой-то день повстречались на улице и решили жить вместе?

Марсело не отвечает.

И никто их не познакомил? Тебе понравилась рожа этого кретина? Кто вас свел? Почему Палито приехал в Буэнос-Айрес? Где ты его увидел в первый раз?

В кафе на углу улиц Ривадавия и Аскуэнага.

Ладно, очень хорошо. Но в этом кафе бывают тысячи мужчин и женщин. Почему ты связался с ним? Ты знал, кто такой Рыжий?

Марсело не ответил.

Ладно, тогда мы тебе покажем.

Сперва они приложили пикану к деснам, и он почувствовал, будто в них вонзились раскаленные шпильки. Его тело конвульсивно изогнулось, и он закричал. Как только отключили пикану, ему стало мучительно стыдно, что он кричал. Нет, он не выдержит. Он с ужасом подумал, что не выдержит.

— А это всего только проба. Бесплатная проба. Даже не начало. Ты видел того, что лежит в камере? Ну же, не будем терять время. Мы уже многое знаем, не сомневайся. И зачем тебе на всю жизнь оставаться калекой из-за того, чтобы не выдать ваши секреты. Все равно ты их выдашь, но уже будешь изувечен. Ну-ка, прежде всего говори, как познакомился с Пало.

— В кафе на углу Ривадавия и Аскуэнага.

— Это ты уже говорил. Верю. Но как познакомился? Он прямо так к тебе подошел и сказал, что я, мол, хочу жить с тобой?

— Он попросил прикурить.

— И ты дал прикурить?

— Конечно.

Толстяк обернулся и спросил, нашел ли кто-нибудь в карманах Марсело сигареты и спички. Нет. Только словарик, сборник стихов, ингалятор для астматиков, записная книжка с адресами да семьсот песо с мелочью.

— Вот видишь, — Толстяк перешел на ласковый тон. — Здесь вранье не пройдет. Не было у тебя ни сигарет, ни спичек. Для твоего же блага говорю — не дури.

Они у него кончились.

Что кончилось?

Сигареты.

И сигареты и спички? Все сразу?

Раздался смех.

И какие же сигареты ты курил? — «Жокей клуб», сказал он наугад. «Жокей клуб»? Сколько они стоят?

Он не мог ответить. Он не знал. Ему сунули в рот грязную тряпку.

— Давайте, прибавьте напряжение.

Стали прикладывать пикану к паху, под мышки, к подошвам. Его тело судорожно вскидывалось.