Элрик из Мелнибонэ - Майкл Муркок

— А еще, покинув Мелнибонэ, я искал отдохновения от всей этой метафизики,— сказал Элрик.— Я соберу свои вещи и высажусь на этой земле. Если повезет, может, быстро найду эти Малиновые врата и вернусь к опасностям и мукам, которые хотя бы знакомы мне.

— Другого решения ты и не мог принять.— Голова слепого капитана повернулась к Блендкеру: — А ты, Отто Блендкер? Что будешь делать ты?

— Мир Элрика мне чужой, и мне не нравятся эти крики. Что ты можешь мне обещать, если я останусь на корабле?

— Ничего, кроме достойной смерти.— В голосе капитана слышалось сожаление.

— Смерть — это обещание, с которым мы рождаемся, мой господин. Достойная смерть лучше недостойной. Я останусь с тобой.

— Как хочешь. Я думаю, ты поступаешь разумно.— Капитан вздохнул.— Итак, я прощаюсь с тобой, Элрик из Мелнибонэ. Ты хорошо сражался на моей службе, и я благодарю тебя.

— Сражался за что? — спросил Элрик.

— Можешь называть это человечеством. Можешь называть это судьбой. Называй это мечтой или идеалом — как хочешь.

— Я никогда не получу от тебя ответа яснее?

— Не от меня. Я думаю, ясного ответа просто нет.

— Ты почти не оставляешь надежды,— сказал Элрик и начал спускаться по трапу.

— Есть два вида надежды, Элрик. Как и в случае со свободой, есть надежда, которую легко хранить, но в конечном счете выясняется, что она того не стоит. А есть надежда, которая дается с большим трудом. Согласен — я почти не оставляю первой.

Элрик зашагал к каюте. Он рассмеялся, чувствуя в этот миг искреннюю симпатию к слепому капитану.

— Я думал, что только у меня склонность к подобным двусмысленностям, но в твоем лице я встретил себе ровню, капитан.

Он заметил, что рулевой оставил свое место у штурвала, извлек лодку из шлюпбалки и готовится спустить ее на воду.

— Это для меня?

Рулевой кивнул.

Элрик исчез в каюте. Он сходил с корабля с тем же, что было при нем, когда он поднялся на палубу, вот только его доспехи и одежда пребывали теперь в более плачевном состоянии, а разум — в еще большем смятении.

Он без колебаний собрал свои вещи, набросил на плечи тяжелый плащ, надел рукавицы, застегнул пряжки доспехов и вернулся на палубу. Капитан указывал сквозь туман в направлении темнеющей впереди береговой линии.

— Ты видишь там землю, Элрик?

— Вижу.

— Тогда поторопись.

— Охотно.

Элрик перебрался через леер и оказался в лодке. Лодка несколько раз стукнулась о борт корабля, отчего корпус загудел, словно ударили в огромный похоронный барабан. Других звуков на окутанной туманом воде теперь не было. Исчезли и обломки.

Блендкер отсалютовал ему.

— Удачи тебе, друг.

— И тебе тоже, мастер Блендкер.

Лодка начала спускаться на плоскую поверхность моря, поскрипывали шкивы. Элрик вцепился в канат, который отпустил, когда днище коснулось воды. Он тяжело сел и отвязал канаты. Лодка сразу же отвалила от борта Темного корабля. Элрик достал весла и вставил их в уключины.

Он принялся грести в направлении берега. До него вдруг донесся голос капитана, но слова были приглушены туманом, и Элрик так никогда и не узнал, было ли это предостережение или просто вежливое прощальное пожелание. Ему было все равно. Лодка ровно шла по воде. Туман начал рассеиваться, но при этом слабел и свет.

Внезапно он оказался под сумеречными небесами, на которых после захода солнца стали появляться звезды. Прежде чем он добрался до суши, наступила полная темнота, потому что луны не было. Элрик не без труда причалил к плоскому каменному берегу. Спотыкаясь, альбинос побрел прочь от воды и остановился, лишь когда достиг безопасного места, куда приливные волны не доходили.

И тогда, вздохнув, он лег, собираясь привести в порядок свои мысли, прежде чем двигаться дальше. Но почти сразу же он уснул.

Элрику снился сон.

Во сне он видел не только конец своего мира, но и окончание всего цикла в истории мультивселенной. Ему снилось, что он не только Элрик из Мелнибонэ, что он — это еще и другие, и все они призваны защищать какое-то сверхъестественное дело, которое они и описать толком не могли. И ему снилось, что ему снится Темный корабль, Танелорн, Агак и Джагак, а сам он лежит на берегу где-то за границей Пикарайда. И когда он проснулся, на губах у него была ироническая улыбка — он поздравил себя со столь масштабным воображением. Но полностью выкинуть из головы впечатление, произведенное на него этим сном, он не мог.

Берег стал другим — несомненно, с ним, Элриком, за это время что-то произошло. Может быть, его опоили работорговцы, а потом бросили здесь, обнаружив, что он не тот, кто им нужен. Хотя нет, это объяснение не годилось. Если он выяснит, где находится, то, возможно, вспомнит и истинные происшествия.

Светало — в этом можно было не сомневаться. Он сел и оглянулся.

Он спал на темных, омываемых волнами, растрескавшихся известковых плитах. Трещины были такими глубокими, что по многим из них, как по каналам, устремлялись потоки пенящейся соленой воды, отчего утро, довольно тихое во всем остальном, полнилось звуками.

Элрик поднялся на ноги, опираясь на ножны своего рунного меча. Его веки, белые, словно кость, на мгновение прикрыли малиновые глаза — он снова попытался вспомнить события, в результате которых оказался здесь.

Элрик вспомнил свой побег из Пикарайда, охватившую его панику, чувство безнадежности, вспомнил свои сны, и поскольку он явно не был мертв и не находился в плену, то по меньшей мере можно было заключить, что его преследователи в конце концов отказались от погони, потому что если бы они его нашли, то непременно убили бы.

Открыв глаза и оглянувшись, он обратил внимание на странный голубоватый оттенок света — явно какая-то игра солнца за серыми облаками, делавшая ландшафт призрачным и придававшая морю мрачноватый металлический цвет.

Известковые террасы, поднимавшиеся из моря и уходившие вверх, блестели, как отполированный свинец. Поддавшись порыву, он выставил руку на свет и посмотрел на нее. Его обычно бесцветная белая кожа приобрела какой-то синеватый оттенок и слегка светилась. Ему это понравилось, и он улыбнулся, как улыбается в невинном недоумении ребенок.

Он предполагал, что его будет одолевать усталость, но теперь чувствовал себя неожиданно свежо, словно он хорошо выспался после сытного обеда. Решив не подвергать сомнению эту счастливую — и маловероятную — очевидность, он вознамерился подняться на утесы в надежде получить представление, где он находится, а потом уже думать, куда направить стопы.

Хотя известняк и осыпался у него под ногами, восхождение не было трудным, потому что террасы плавно переходили одна в другую.