Брик-лейн - Моника Али

— Иди сюда, — крикнул Карим и втащил ее в подъезд.

Назнин хотела что-то сказать, но не могла справиться с дыханием.

— Что ты здесь делаешь?

— Шахана, — только и смогла произнести она.

— Иди домой. Здесь тебе не место.

— Шахана. Она где-то здесь.

Карим схватил ее за плечи. В глазах молнии. Еще чуть-чуть, и он начнет ее трясти. Успокоился.

— Хорошо. Я тебя слушаю.

Она как можно быстрее ему все рассказала. Карим глянул по сторонам, жестом приказал ей замолчать и следовать за ним.

— Что происходит? — спросила она, когда они проходили мимо разбитого входа в магазин. Вспомнила его слова. Клянусь Аллахом, мы все выступим, как один.

— Джамал Заман сегодня вышел из больницы. Помнишь парня по прозвищу Нонни?

Назнин прибавила шагу, чтобы поспевать за ним.

— И что же здесь творится?

Хотя сама ответ видела на последнем собрании.

— Месть. И месть за месть. — Он обернулся. — Господи, здесь творится полный беспредел! Здесь даже повода не нужно. Сунь им что-нибудь под нос, и они разорвут это на части. Полицейскую машину, витрину магазина, все что угодно.

— А как же марш?

Он пожал плечами:

— Ну, промаршировали мы. И что?

— А «Львиные сердца»? Они пришли?

— Человек двадцать-тридцать было. Они ничего не решают.

На тротуаре лежала куча награбленного добра, никому не нужного, поэтому в спешке брошенного. Они побежали через дорогу.

— Ничего не решают?

— Не здесь. Не сейчас. Когда лидеры не предпринимают никаких действий, люди начинают действовать сами. Понимаешь?

Они дошли до «Шалимар». Свет в кафе не горел. Столики накрыты, на каждом горшочек с искусственными цветами и три жестяные тарелки с чатни, нарезанным луком и райтой[90]. Назнин посмотрела на Карима.

— Идем домой, — сказал он.

Назнин прислонилась лицом к стеклу и прижала по бокам ладони.

— Утром она вернется.

Назнин посмотрела на двери в туалет в конце зала возле витрины, на них кебаб, курица-тандури[91], бхази, пури[92], рис с овощами, молочные конфеты, ладду, сияющие от сахара и тускло мерцающие желаби.

— Я провожу тебя до угла. Оттуда сама спокойно доберешься.

И тут Назнин их увидела. Три официанта спиной к стене, руки за спину, а за ними две маленькие фигурки держатся за руки.

Назнин замолотила по стеклу и закричала:

— Шахана! Шахана! Это я. Я здесь. Мама тебя нашла.

Шану знал, что она ему собирается сказать. Поэтому он говорил и не мог остановиться. Говорил вместе с телевизором. Назнин уставилась на экран. На экране только два цвета: красный и черный, даже лицо Вопрошателя все в красно-черных тонах. И слов его не слышно. Шану сидел на подлокотнике дивана и слегка раскачивался, словно мог в любую секунду полететь в какую угодно сторону. Не умолкали ни его глаза, ни руки, ни брови, ни щеки, ни нос, ни рот. Все ходило ходуном. Периодически он раскачивал ногами, показать, сколько в нем жизни, возможностей и будущего.

— Это чтобы мы не забывали, — и он выразительно показал на экран, — откуда мы сегодня уезжаем. Сейчас, конечно, вместо Шаханы у нас клубок нервов, она вся напряжена, конечно, неудивительно, что она решила бежать, ну и посмотри, к чему это ее привело, и там, куда мы едем…

Шахана лежит в ванной, рядом сидит Биби и не спускает с сестры глаз.

Назнин посмотрела на мужа. Он улыбнулся в ответ, но поток слов не иссяк.

— За нами заедет мой коллега из «Кемптон карс». Я когда его впервые увидел, подумал, что он, что называется, невежа, ну вообще так оно и есть, в большей или меньшей степени, но он все-таки добрый малый. Англичане про таких говорят «соль земли». Ты знаешь, что это означает?

— Уже скоро…

Лицо его пошло ямочками.

— Я понимаю, момент волнующий! Давай проверим билеты и паспорта. В аэропорту снова проверим, там, насколько я помню, понаставят нам штампов и…

— Надо было раньше тебе сказать.

Назнин посмотрела на свои руки.

Шану встал. Отряхнул пыль с брюк, это его лучшие брюки, ткань голубая, хлопок с полиэстером, в тон им бледно-голубой с бежевым ремень. Шану подошел к телевизору. Мелким и легким шагом. Скорее подскочил, чем подошел.

— Давай его выключим. По большому счету сейчас его смотреть все равно что оглядываться назад. С сегодняшнего дня будем смотреть только вперед. Когда переедем в бунгало, твоя сестра будет жить с нами. Ты довольна?

И снова прикрепил к телевизору пометку «На аукцион». Прошелся по комнате. Еще чуть-чуть, и он начнет приплясывать.

— Еще бы недовольна! Только подумай! Снова вместе с Хасиной, девочки вместе с тетей, выходные на Кокс Базар, девочек обязательно свозим в Сундарбан. Там они увидят настоящего бенгальского тигра. Ха! Ха, ха. Назнин! Ха!

Она подошла к мужу. Они стояли близко-близко друг к другу между диваном и креслом. Назнин рукой коснулась его щеки. Он уткнулся лицом в ее ладонь и поцеловал в порыве грустной нежности. Из шеи потихоньку уходило напряжение, голова оседала на грудь. Назнин крепко сжимала его лицо, словно пыталась остановить кровь из раны. Другой рукой обняла его.

— Понимаешь, — забормотал он ей в ладонь, — все эти годы я мечтал вернуться домой Большим человеком. Только сейчас, когда для меня все уже позади, я понял, что по-настоящему важно. Покуда со мной моя семья, моя жена и мои дочери, я сильнее всех на свете.

Уткнулся ей в плечо. Через все тело прокатился вздох. Она прижалась к нему еще сильнее.

— Что это значит, «Большой человек»? — шепнула она ему на ухо.

Грудь ее разрывало от грусти. Внутри ничего, кроме грусти, она везде, даже в костях.

— Что это значит, твой «Большой человек»? Разве я из-за твоего Большого человека тебя люблю? Разве можно в человеке любить другого человека?

Его слезы обожгли ей руки.

— Значит, ты поедешь со мной? Поедешь?

— Нет, — выдохнула она.

Подняла его голову, заглянула в лицо. Оно заострилось и осунулось, стало почти неузнаваемым.

— Я не могу поехать с тобой.

— Я не могу здесь остаться.

Они прижались друг к другу. Их окутала грусть, с которой не справиться ни слезами, ни словами, над которой не властны ни место, ни причины, ни следствия, которая разлилась в воздухе, проникла в позвоночник и которая теперь всегда будет с ними, куда бы они ни отправились.