Молот и наковальня - Гарри Тертлдав

— Ну знаешь, отец! Если ты в самом деле думаешь, что я способен на нечто подобное, лучше уж мне сразу снять алые сапоги, побрить голову и пойти в монахи.

— Вот-вот, сынок. Как сказано в хрониках, монастырь — самое подходящее место для родителей, навлекших на себя неудовольствие своих венценосных сыновей, — заметил старший Маниакис. — Впрочем, — он внимательно посмотрел на Автократора, — ты уверен, что не можешь уладить это дело, не прибегая к законному браку?

— То есть оставить свою кузину на положении любовницы? — спросил Маниакис. Отец молча кивнул. — Нет, — покачал головой Маниакис, — я не могу. Ведь это ее обесчестит. — Он невесело рассмеялся. — Хотя после случившегося найдется немало таких, кто скажет, что я ее уже обесчестил… Пусть говорят! Хорошо. Предположим, я не женюсь на Лиции, а спустя какое-то время возьму в жены другую женщину. Каким окажется отношение ее семьи к соглашению, заключенному между мной и моей кузиной?

— Самым скверным, — согласился старший Маниакис. — Но предположим, ты порвешь отношения с Лицией прямо сейчас. Что тогда?

— Тогда моя жизнь станет темной, пустой и стылой, словно ледяная преисподняя Скотоса, — ответил Маниакис, сплюнув на пол в знак презрения к богу тьмы. — Когда я думаю об империи, положение дел кажется мне мрачным и беспросветным. Неужели здесь, в резиденции, все должно обстоять точно так же?

— Я уже сказал тебе, что ты взрослый мужчина, сынок. И если вы с моей племянницей твердо решились… — Старший Маниакис кашлянул. — Значит, вы все равно своего добьетесь. А вот чем все это кончится… Что ж, поживем — увидим.

* * *

— Величайший, — сказал вошедший Камеас, — согласно твоему приказанию, в резиденцию прибыл святейший экуменический патриарх Агатий.

— Хорошо. — При мысли о том, какой тяжелый разговор ему предстоит, у Маниакиса на секунду замерло сердце, но он постарался скрыть свои чувства. — Проводи его ко мне. Все формальности должны быть выполнены надлежащим образом; патриарх вызван сюда не для дружеской беседы.

— Я прослежу за тем, чтобы пожелания величайшего были выполнены в точности, — с достоинством ответил Камеас, повернулся и выплыл из зала.

— Величайший, — сказал Агатий, появившись в дверях после того, как Камеас возвестил о его прибытии, — я готов тебе служить.

Патриарх сперва опустился на колени, а затем распростерся на полу в полном проскинезисе. Когда он начал подниматься, не дождавшись разрешения Автократора, Маниакис слегка кашлянул. Патриарх снова распростерся на полу, уткнувшись лбом в холодный мрамор.

— Поднимись, святейший, — сказал Маниакис, выдержав паузу. — Теперь ты можешь сесть.

— Благодарю тебя, величайший. — Патриарх осторожно поднялся, уселся в кресло и постарался подладиться к тону, выбранному Автократором:

— Чем я могу быть полезен тебе сегодня, величайший? Приказывай.

— Мы полагаем, что наступило время, когда нам следует снова вступить в брак, — ответил Маниакис. Он не мог припомнить, когда в последний раз прибегал к императорскому «мы», но сегодня собирался сделать все возможное, дабы внушить Агатию должное почтение и благоговейный трепет. Именно поэтому он и вызвал патриарха к себе, вместо того чтобы самому посетить Агатия в патриаршей резиденции.

— Я рад услышать столь важную новость. Желаю тебе счастья, величайший, — отозвался патриарх, но его голосу явно недоставало теплоты и искренности. — Назови мне имя своей избранницы, дабы я мог вознести за нее молитву, прося для нее у Господа нашего долгих, счастливых лет жизни.

От Маниакиса не укрылась некоторая заминка, предшествовавшая последним словам Агатия. Интересно, какие слухи уже успели дойти до ушей патриарха, подумал он. Самому Автократору ни о каких слухах пока не сообщали. Впрочем, это вовсе не означало, что их не существует.

— Мы выбрали себе в жены Лицию, дочь благороднейшего Симватия, — осторожно ответил он патриарху, пока избегая упоминания о своем с Лицией родстве. Если патриарх захочет затронуть эту тему, пусть поднимает ее сам.

Патриарх захотел. Но в иносказательной форме.

— Дал ли свое благословение на сей союз благороднейший Симватий?

— Да, святейший, — сказал Маниакис. — Дал. Можешь спросить у него сам, если ты сомневаешься в моих словах.

Это была правда. Дядя не сказал ему «нет». Но если Симватий и испытывал энтузиазм по поводу того, что его дочь станет императрицей, то он очень ловко это скрывал.

— Разумеется, я полностью полагаюсь на слово величайшего. — Агатий снова замялся, затем неловко кашлянул. Он чувствовал себя явно неуютно.

Маниакис молчал, надеясь, что патриарх сумеет сохранить спокойствие. Агатий вообще был уступчивым человеком, а находясь в императорской резиденции, он тем более не осмелится затеять с Автократором догматический спор… Или все-таки осмелится? На сей раз пауза затянулась надолго. Затем патриарх продолжил:

— И все же, величайший, я осмелюсь привлечь твое внимание к тому, что степень твоего родства с той, кого ты избрал себе в жены, слишком велика. Подобные браки запрещены не только церковными канонами, но и сводом законов нашей империи…

Патриарх не осмелился громогласно обвинить Автократора в кровосмешении, но смысл его осторожных высказываний был очевиден. Оставалось только гадать, как поведет себя Агатий, вернувшись в Высокий храм.

— Как тебе известно, святейший, — напомнил Маниакис, — любое желание Автократора имеет в Видессийской империи силу закона. В данном случае наше желание сводится к тому, чтобы обойти упомянутые тобой мирские своды законов. Мы обладаем достаточной для этого властью. Точно так же, как в твоей власти преодолеть ограничения церковных канонов и разрешить заключение брака между кровными родственниками. Мы просим тебя воспользоваться твоей властью. Мы на этом настаиваем.

Да, Агатий чувствовал себя неуютно. На его месте Маниакис тоже чувствовал бы себя весьма неуютно. Если бы патриарх оказался немного более податливым, он бы уступил. Но не тут-то было.

— Позволь мне напомнить, величайший, о данном тобой при вступлении в Видессу обещании не покушаться на основы веры, унаследованной нами от наших отцов, — сказал Агатий.

— Но речь идет не об изменении основ веры, а лишь о заключении брака между родственниками, то есть о небольшом отступлении от правил, — заметил Маниакис. — Мы уверены, что подобные прецеденты уже бывали.

— Тот, кто намерен жить, основываясь лишь на прецедентах, при желании может отыскать оправдание почти любому своему поступку, — ответил Агатий. — Но прости меня, величайший, результаты подобного нарушения законов могут оказаться самыми плачевными.

— Святейший! — сверкнул глазами Маниакис. — Потрудись ответить прямо, отказываешься ли ты выполнить мою просьбу? — Осознав, что ему не удалось удержаться в рамках императорского «мы», он раздраженно топнул ногой по мраморному полу.