Окопная правда войны - Олег Смыслов

«Что уж говорить про фронтовые госпиталя, о которых с болью и гневом писал впоследствии Виктор Астафьев!

Главным лекарством в них была ихтиолка — черная вонючая мазь, с помощью которой лечили почти все раны. Хорошо, если рана чистая. А если в ней земля, остатки грязного обмундирования?.. О пенициллине ведь мы тогда даже не слышали. Одна надежда была на хирургов. Резали они беспощадно и тем спасли немало жизней. Кормежка в госпиталях немногим отличалась от фронтовой, разве что еду давали горячей, — каша перловая, реже пшенная, суп с перловкой или вермишелью, хлеб и традиционный чай. (...)

Офицеров, попадавших в госпиталя, старались разместить хоть в каких-то зданиях, палатами для солдат нередко служили бывшие конюшни, коровники и свинарники. Их очищали от навоза, настилали солому, а поверх нее набрасывали плащ-палатки. Раненые лежали не раздеваясь, собственные шинели и ватники заменяли им одеяла. Отопление налаживали из подручных средств. На проходах обыкновенно ставили печку, сделанную из бочки из-под солярки или бензина, и топили круглые сутки. Кое-как отогревшись, отоспавшись и немного придя в себя, люди начинали знакомиться друг с другом, искать, кому выложить то, что накипело на душе, даже в карты играть. А кое-кто и запел...»

Виктор Астафьев в своей последней повести «Веселый солдат» солдатский госпиталь описал таким, каким увидел его сам: «Хасюринский госпиталь жил и существовал по совершенно никем не установленным и не предусмотренным правилам — он жил по обстоятельствам, ему представившимся. А обстоятельства были таковы: в средней школе, где было правление госпиталя, санпропускник с баней, рентгены, процедурные, операционные, существовал кой-какой порядок. “Филиал” же был предоставлен самому себе. Здесь имелись: перевязочная, железный умывальник на двадцать пять сосцов, установленный во дворе, на окраине все того же сада, что начинался где-то у железной дороги и рос во все концы Кубани, вроде ему и пределов не было.

Еду, воду для умывания и питья в наш “филиал” привозили из центрального госпиталя.

Проспав ночь на туго набитых мешках, скатываясь с них на голый пол, мы уяснили, отчего в других палатках мешки сдвинуты вместе, расплющены и воедино покрыты простынями — народ здесь жил, пил и гнил союзно.

Огромное количество клопов, подозрительно белых, малоподвижных вшей, но кусучестью оголтелых, ненасытных. Сквозь ленивую, дебелую вошь, через спину и отвислое брюхо краснела солдатская многострадальная кровь. Эти вши не походили на окопных, юрких, ухватками напоминающих советских зэков, -эти не ели раненых, они их заживо сжевывали, и поэтому наиболее боеспособные ранбольные уходили из госпиталя ночевать к шмарам.

Главным лечением здесь был гипс. Его накладывали на суставы и раны по прибытии раненого в госпиталь и, как бы заключив человека в боевые латы, оставляли в покое. Иные солдаты прокантовались в этом “филиале” по годику и больше, гипс на них замарался, искрошился в сгибах, на грудях — жестяно-черный, рыцарски посеребренный — сверкал он неустрашимой и грозной броней.

Под гипсами, в пролежнях, проложенных куделей, гнездились вши и клопы — застенная зараза приспособилась жить в укрытии и плодиться.

Живность из-под ухоронки выгоняли прутиками, сломленными в саду, и гипсы, как стены переселенческих бараков, щелястых, плохо беленных, были изукрашены кровавыми мазками давленных клопов и убитых на твердом трофейных вшей, которые так ловко давились ногтем, так покорно хрустели, что вызывали мстительные чувства в душах победителей.

И нас, новичков, почти всех заключали в гипсы, размотав наросты ссохшихся за долгий путь бинтов, где часто не перевязывали, лишь перебинтовывали раненых, обещая, что “на месте”, в стационаре, всех приведут в порядок, сделают, кому надо, настоящие перевязки, кому и операции.

Раны наши отмочили, обработали йодом — спиртику почти не водилось, его выпивали еще на дальних подступах к госпиталю».

Что и говорить, в тылу безобразий хватало не меньше, чем на фронте. На то она и война!

Например, в декабре 1942 г. раненые бойцы в госпиталях Южного фронта жаловались на плохое питание, скверное медобслуживание и антисанитарное состояние медучреждений.

В одном госпитале давали 600 граммов хлеба 3 раза в день. Обед состоял из половничка постного жидкого супа и двух ложек каши или картофельного пюре. Тоже на завтрак и на ужин, но уже из одного блюда.

В другом госпитале кормили одной водой и пшеницей, но и про 600 граммов хлеба не забывали.

Правда, только перевязывали, а не лечили. Голод томил солдатские души, а их раны болели. Всюду была грязь и бестолковщина.

«Все три раны слились в одну — перевязочного материала нет, в этом госпитале и перевязок не знают, — писал любимой девушке боец Суховой. — Рентгена нет, что с костями им самим ведомо, т.к. ноет до чертиков. Гнойные раны у меня вообще в жизни никогда завязанные не заживут, а тут наложили жгут ваты, привязали, оно промокло, ноет, горит. Галя, тебе нельзя работать в госпитале, такой как этот, — это сумасшедший дом, на наше отделение всего имеем 4 ложки и оправляемся в каску».

Были и жалобы: «... Мы, бойцы Красной Армии, лежим в госпитале 1538 на нарах, на гнилой соломе. Там, где производят лечение, холодно и вши, нет одеял, лежим под шинелью в одном нательном белье.

... Помещение не оборудовано, как полагается, это бывшая церковь. С питанием тоже ненормально. Хлеб дают не полностью, что положено, вместо 200 граммов 150-180 не более. Обращались к начальнику госпиталя, но не хочет разговаривать, обращение его нечеловеческое к бойцам».

Но хоть и было так, тем не менее раненые каким-то образом выздоравливали, а потом и выписывались. На фронте даже шутили, называя их почти ласково государственным термином: «наркомздрав». Да и убитых почти также: «наркомзем».

До сих пор о цифре потерь, которые Красная Армия понесла в годы Великой Отечественной войны, продолжают спорить ученые мужи и к ним примкнувшие.

На сегодняшний день мы имеем по меньшей мере две серьезные научные оценки реальных размеров боевых потерь СССР.

Итак, первая. Она принадлежит коллективу сотрудников Генштаба под руководством профессора Академии военных наук генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева:

«На 22 июня 1941 г. в рядах Красной Армии и флота находились 4 миллиона 901 тысяча 800 человек. В ходе войны были призваны и мобилизованы 29 миллионов 574 тысячи 900 человек. В результате за все годы войны прошли службу 34 миллиона 476 тысяч 700 советских граждан. На 1 июня 1945 г. в строю находились 12 миллионов 839 тысяч 600 человек. В том числе непосредственно в частях — 11 миллионов 390 тысяч 600 человек, в госпиталях на излечении — 1 миллион 46 тысяч человек, в других армейских формированиях (например, в войсках НКВД) — 403 тысячи человек. Неизвестной остается судьба примерно 500 тысяч человек, призванных в первые дни войны, но так и не дошедших до своих частей. Несложно посчитать, что убыль за годы войны составила 21 миллион 137 тысяч 100 человек. Вот некоторые эту цифру и считают потерями.