Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования 1941-1944 - Александр Гогун

Сабуров, концентрируясь на проведении диверсий, воевал до 1944 г., а позже продолжил службу в НКВД, в том числе занимаясь борьбой против УПА. Наивысшей точки его «профессиональный рост» достиг в 1954–1957 гг., когда бывший партизан занимал должность начальника одного из управлений МВД СССР.

Кратко остановимся на психологических особенностях советских партизан как таковых. Абсолютно точным является утверждение американского исследователя Эрла Зимке: «Рядовой партизан (как и любой нормальный человек. — А. Г.) не ставит себе целью пасть смертью героя, а более склонен выжить»[998]. Но при этом в экстремальных ситуациях каждый индивид выбирает собственную стратегию выживания и тактику улучшения своего положения, что и отличает одну личность от другой. Очевидно, что если большинство (абсолютное или относительное) в отрядах составляли насильно мобилизованные крестьяне, то значимое для формирований меньшинство попавших в ряды партизан вынужденно, под давлением обстоятельств, а то и вообще полностью добровольно придавало формированиям УШПД динамизм, отличавший партизан, с одной стороны, от жителей оккупированных территорий, с другой от личного состава частей Красной армии.

Например, у попавшего в окружение красноармейца было несколько вариантов действий: попытаться вернуться в ряды РККА, сдаться в плен (возможно, оттуда потом уйти в полицию), просто тихо осесть в качестве «прийма» или батрака или же — пойти в партизаны. Очевидно, что последний путь выбирали люди, с одной стороны, желавшие сами отвечать за свою судьбу, с другой — лояльные советской власти. В другом случае не должен вводить в заблуждение оборот «давшие согласие работать в тылу врага»[999], постоянно встречающийся в документах зафронтовых центров подготовки советских коммандос, в частности партизанских школ. Отказавшихся от этого заманчивого предложения мужчин призывного возраста ждала Красная армия, шанс погибнуть в рядах которой был значительно выше, нежели чем в партизанах, по крайней мере — в 1943–1944 гг. Человек, выбравший не фронт, а тыл Вермахта, понимал, что в лесу, вдали от руководящих центров, его жизнь будет зависеть преимущественно от него, его находчивости, смекалки, а не от жесткой и безликой армейской системы подчинения-соподчинения. Молодой крестьянин, спасавшийся от посылки на работы в Германию уходом в партизанский отряд, был в какой-то степени бунтарем: он добровольно выбирал опасности и лишения жизни в лесу, а не пусть полуголодное и унизительное, но более или менее гарантированное существование на нацистской каторге. Если же будущий партизан полностью обдуманно, без давления обстоятельств менял теплую избу на бивак под открытым небом, то в характере такой личности должен был присутствовать элемент отчаянности. Хотя у многих, вступавших в ряды советского партизанского отряда, присутствовал и определенный вполне здравый расчет: вероятность погибнуть в партизанском отряде была не очень высока, а удостоверение участника советских формирований давало после войны определенные преимущества. Напротив, полицаи, шуцманы и хиви, не отступавшие с Вермахтом как можно дальше на Запад, а перебегавшие в 1943–1944 гг. к партизанам, были в принципе людьми, в определенной степени предрасположенными к авантюрам, поскольку добровольно — на свой страх и риск — отдавали себя в руки коммунистов.

Таким образом, партизанские соединения в значительной мере состояли из людей решительных, склонных к самостоятельности и проявлению индивидуальной инициативы, как минимум сообразительных, обладавших быстротой реакции. Хватало и умных, встречались даже интеллектуалы, как Петр Вершигора. Большинство в отрядах составляли мужчины в возрасте от 16 до 35 лет, о которых с теплотой отзывался командир одного из самых крупных соединений Антон Одуха: «.Основную массу партизан составляла молодежь, наша советская молодежь, веселая, жизнерадостная, энергичная, воспитанная советской школой, комсомолом и партией. Молодость, кипучая энергия даже в тяжелых условиях партизанской жизни пробивалась наружу»[1000].

При этом, как было показано выше, личный состав отрядов УШПД формировался из весьма разнообразных категорий граждан. Согласно справедливой оценке американского историка Кеннета Слепьяна, кадровая политика руководства партизанских формирований вела к их «маргинализации»[1001]. Неслучайно украинский националист Максим Скорупский, волею судеб побывавший в 1943 г. в советском отряде, отметил его «пестроту»: «Натуральный “сброд”, и все разругавшиеся и деморализованные»[1002]. Любопытно, что спустя много лет и бывший боец находившегося в УШПД на неплохом счету Винницкого соединения Василий Ермоленко без какого-либо раздражения на своих бывших рядовых сослуживцев назвал партизан указанной части сбродом[1003].

Вопрос об общей численности украинских партизан является крайне сложным. Официальное число участников советских партизанских отрядов Украины — 501 тыс. человек. Эта цифра появилась в 1975 г., как предполагает ряд исследователей, из-за стремления украинской партноменклатуры представить собственную республику «самой партизанской изо всех партизанских». Традиционно УССР занимала второе место в неофициальной иерархии «республик-сестер» СССР. В сравнительно небольшой Белоруссии партизан в годы войны было 374 тыс.[1004] — эта цифра была «выведена» еще к середине 1960-х. На 1967 г., как свидетельствует справка, сохранившаяся в документах личного фонда куратора УШПД Демьяна Коротченко, численность партизанских формирований УССР оценивалась в 357 750 человек[1005]. Двумя годами ранее в заключительном томе официальной истории советско-германской войны речь шла всего о 220 тыс. человек[1006]. Ну и впервые официальные цифры были озвучены в выступлении Хрущева 1 марта 1944 г. на сессии ВС УССР: по словам первого секретаря ЦК КП(б)У, в Украине действовало 228 партизанских отрядов численностью 60 тыс. человек[1007].