Бельский - Геннадий Ананьев

Еще ожесточенней рубятся повстанцы, но вода мельницы ломает. Слишком много стрельцов, и они постепенно берут верх. Часа через два сеча затихла. Весь холм усеян трупами оборонявшихся и штурмовавших. Кучка израненных повстанцев в руках у стрельцов.

Москва встретила победителей хмурым молчанием, зато Кремль — звоном колоколов. Сам государь хотел выйти на царское крыльцо, но доктора не пустили. Семен Годунов передал ласковое государево слово, объявив:

— Всем по гривне. Семьям сложивших головы в сече с бунтарями — по две. А этих, — указал на плененных повстанцев, — казнить.

Либо царь Борис на сей раз отказался от своей клятвы, либо самовольно распорядился Семен Годунов, но как бы то ни было, всех захваченных в плен казнили прилюдно на Красной площади. Вешали. Четвертовали. Колесовали.

Оружничий послал своих слуг на площадь поглядеть, нет ли среди несчастных воеводы Хлопка, и вернувшиеся сообщили:

— Его на площади нет. Значит, погиб в бою.

Первая весть из Польши, с нетерпением ожидаемая, обрадовала и вселила надежду: царевич выступил в поход. Невесту с собой не взял. Впрочем, она и не настаивала, благосклонно согласилась приехать, когда закончатся все баталии.

Богдана это вполне устраивало. Пусть хитрит панночка Марина, пусть желает подороже себя продать, это не столь важно, важно другое — католички нет в царском обозе, верней, в специальном поезде, сопровождаемом множеством слуг и доброй охраной. Не насторожит ничто православных, поэтому успех царевича более предсказуем.

Но известия из стана Дмитрия Ивановича не только обрадовали, но и добавили хлопот. Теперь нужно поворачиваться поживей, опираясь не только на обретенных прежде друзей, но и обзаводиться новыми сторонниками. И тут важно не ошибиться. Сделай самый малый неверный шаг, на сей раз царь не ограничится ссылкой. Прежде чем умереть самому, закопает его в могилу.

Десятки вариантов прокрутил в голове Богдан, и не один не выглядел без погрешностей. Тех, кому можно довериться без оглядки, Годунов не возвратил в Москву, хотя и выпустил из темниц. Очень большую роль могли бы сыграть Сицкие, которых послал государь на воеводство в Низовские города. Но к ним нужно ехать либо самому, либо послать кого-то, кто бы не был ниже их по знатности. Они капризны. Ревниво оберегают свое родовое место. Не побоялись даже заявить о своем несогласии Грозному, когда тот определил Бориса Годунова местом выше их.

Выбор посланца к Сицким невелик. В Москве таких раз два и обчелся. Самый подходящий для этой миссии — князь Иван Михайлович Воротынский. Со всеми Сицкими он на дружеской ноге, сам, продолжая дело отца, возглавлял порубежных стражей до своей опалы. Теперь урок вернулся к нему. Он вполне, не вызывая никаких подозрений, сможет побывать вроде бы с проверкой во всех Низовских городах.

А если князь согласится, можно еще и связать его с атаманом Корелой для объединения усилий.

Первый разговор — мимоходом. В Кремле. Богдан подошел к князю Воротынскому, увидев его одного.

— У меня есть серьезное к тебе слово.

Иван Воротынский пристально поглядел на Бельского, пытаясь понять, чего ради заговорил оружничий с ним, явно выждав, когда возле никого нет. Да, он тоже перенес опалу, но сыск, он и есть — сыск.

— Что за слово?

— О Дмитрии Ивановиче.

Воротынский недоуменно пожал плечами, ничего не ответив. Тогда Богдан предложил:

— Послезавтра в Щукинской пойме встретимся. Ты сам по себе выедешь на соколиную охоту, я сам по себе. Встреча случайная. А разговор уж точно без чужих ушей.

— Хорошо.

Князь Иван сдержал слово. И вот они — наедине. Вроде бы пошли прогуляться после обильного совместного ужина. Вышли на поляну близ берега поймы, чтобы никто не смог их подслушать, и Воротынский попросил:

— Ну что, говори свое слово.

— Оно длинное. Можно сказать, от сотворения.

— Тогда нам сподручней не выпяливаться на поляне. У Годунова, тебе ли не знать этого, соглядатаи за всеми дворянами и боярами, а за нами, опальными, тем более.

— Подойдем к берегу. Тростники укроют нас, мы же будем видеть, если кто попытается приблизиться.

— Добро.

Бельский не утаил от князя Ивана ничего. И о подмене рассказал, и о поездке своей в Польшу. Даже о Марине Мнишек не умолчал. Затем предложил:

— Встань со мной плечом к плечу. Пособим торжествовать закону.

— Борис — изверг рода человеческого. Я его ненавижу. Но могу ли я забыть о казни отца моего Иваном Грозным?

— Понимаю, забыть невозможно, — сочувственно согласился Богдан, будто он к той казни не приложил руку вместе с дядей Малютой Скуратовым, но не каяться же теперь. — Только помазанник Божий подсуден лишь одному Господу. И потом… Отвечает ли сын за отца? Нет. И еще. Не поддержи мы Дмитрия Ивановича, троном великой державы завладеют безродные Годуновы, и ваш род корня Владимира Великого станет холопствовать под игом безродных. А что Годуновы жестокосердны, нам с тобой известно хорошо.

— Ладно, скажи, каким ты намерен оделить меня местом? А я подумаю.

— Тебе сподручно поехать в Низовские города. С проверкой. Не минуешь и тех, где воеводят Сицкие. Поведаешь им всю правду о Дмитрии Ивановиче, настроишь их на поддержку. А дальше — по твоей воле. В Кромах готовит мятеж, как только царевич вступит в пределы Руси, атаман Корела. Найдешь нужным, повидаешься с ним для согласования действий. Оттуда, тоже по своему желанию, либо в Москву воротишься, либо подашься под руку Дмитрия Ивановича. Но прежде чем ехать, если решишься, обрети сторонников среди бояр и князей. Пусть и они едут встречать законного наследника. Кто не захочет к нему в стан, пусть здесь вносит свою достойную лепту. Обо мне можешь сказать только тем, кому вполне доверяешь. Пусть они со мной объединятся.

— Я подумаю. И скажу в удобное время свое слово.

— Нам больше нельзя вот так уединяться.

— Конечно. Через слуг. Не посвящая их ни во что. Нам каждое слово понятно друг другу, им — нет.

— Принимается. Пошли в стан. Долгонько мы наедине. Годунову непременно донесут о нашем уединении.

И в самом деле, на следующий же день Семен Годунов доложил царю Борису:

— Богдан Бельский и Иван Воротынский встретились на охоте. Будто случайно, ибо выезжали всяк по себе, но там соединились, затем, укрывшись в тростнике, о чем-то долго беседовали.

— О чем-то? Это — не доклад.

— Подслушать их не удалось. Но можно выпытать.

— Они вольны выезжать на охоту. Вольны встречаться с кем угодно и когда угодно. Ты так устрой, чтобы я знал не только каждый их шаг, но и каждое слово.

— А не лучше ли покончить со всеми твоими недоброжелателями? Без лишнего шума?