Короли океана - Гюстав Эмар

– Мадемуазель!

– Выслушайте меня, – дрожащим голосом продолжала девушка. – Помните тот день, когда господину д’Ожерону вздумалось показать нам буканы Береговых братьев?

– Да, мадемуазель, помню.

– А помните, как на наш отрядик внезапно напали испанцы? Помните, какая кровопролитная схватка завязалась тогда между вами и этими разбойниками, которые теснили нас со всех сторон?

– Конечно помню, мадемуазель.

– Наши друзья один за другим падали вокруг нас, смерть уже витала над нами, и казалось, что мы пропали. Тогда меня охватил безумный страх, похожий на тот, что я испытываю сейчас. В самый разгар схватки, когда было ощущение, что все кончено, я упала на колени и замирающим от ужаса голосом дала святой моей покровительнице обет: если она выручит меня из этой страшной беды, я посвящу свою жизнь служению Господу! Обет мой вознесся на крыльях ангелов к престолу Всевышнего. И случилось чудо: нам на помощь подоспели вы с друзьями, хотя мы совсем вас не ждали. Я была спасена, и спасли меня вы – прежде всего от смерти, но самое главное – от бесчестья. Это и есть то, в чем я все никак не решалась вам признаться. Так пожалейте меня, друг мой и брат! Пожалейте, ибо на будущее мне уготованы одни только слезы да печали.

– О мадемуазель! – с жаром воскликнул молодой человек. – Не стоит сожалеть, что вы открыли мне свою горестную тайну. Я горд и счастлив, что вы доверились мне, и постараюсь оправдать ваше доверие, что бы там ни случилось. Я спасу вас, даю честное, благородное слово, спасу. Ведь вы сами сказали – вы моя сестра, возлюбленная сестра!

– Спасибо, сударь, может статься, мы больше не увидимся, но, где бы я ни была, воспоминания о вас всегда будут жить в моем сердце и голос мой будет неизменно обращаться к небу в молитвах за вас.

– Как не увидимся, мадемуазель! – изумился Олоне, но тотчас совладал с собой. – Что бы там ни случилось, мадемуазель, помните, как вы меня назвали. Я ваш брат: одно слово, один знак, если недостанет слов, – и я готов повиноваться вам, как раб, чего бы вы от меня ни потребовали. Вот вам моя клятва, а своего слова я никогда не нарушал. Да и увидимся мы, возможно, еще не раз, не мне ли суждено вас оберегать? Успокойтесь же, утрите слезы и надейтесь, мадемуазель! Я прибыл в этот город, чтобы защищать вас, разве вы не знаете? Чтобы уберечь от любых опасностей, которые вам угрожают. А теперь до свидания, мадемуазель, возвращайтесь к госпоже герцогине. И не скрывайте от нее наш честный, братский разговор, – прибавил он, смиренно улыбаясь, так что даже их ангелы-хранители, слушавшие его, верно, не смогли сдержать улыбки.

– Да, ведь мы же говорили от чистого сердца.

– Важно, чтобы госпожа герцогиня знала: даже несмотря на упрямство господина герцога и на то, какое бы решение он ни принял, рядом с вами всегда есть люди, которые будут ревностно заботиться о вашем спасении и спасут вас, пускай ради того им придется обратить этот чванливый город в груду пепла!

– О сударь, да что такое вы говорите? Во имя неба, не смейте больше!

– Не переживайте, мадемуазель, ваш батюшка, я убежден, найдет в себе силы внять вашим мольбам, – уклончиво ответствовал Олоне.

– Я послушаюсь вашего совета, сударь, мне не хочется ничего скрывать от матушки. До сих пор я поверяла ей все мои помыслы и хочу, чтобы она и впредь все знала. А теперь позвольте попрощаться с вами.

– Как – уже? – с грустью проговорил молодой человек.

– Так надо. Я и без того слишком задержалась, и дуэнья, моя компаньонка, уж, верно, беспокоится, почему я так долго исповедуюсь. Да и слуги наверняка заждались меня на паперти. Осторожности ради мне надобно возвращаться во дворец.

– Да исполнится ваша воля, мадемуазель.

– Прощайте, сударь! Прощай, брат мой! – сдерживая волнение, проговорила девушка.

– До свидания, возлюбленная сестра, – поникшим голосом отвечал молодой человек.

– Прощай!

Последнее слово девушки болезненным эхом отдалось в ушах молодого человека, ловившего каждый ее вздох. Лязгнула задвижка, дверь отворилась, послышался шелковистый шелест – и все. Ангел упорхнул.

Олоне еще долго сидел, погруженный в горестные раздумья, во власти душераздирающей тоски и отчаяния, проникшего в его сердце. Он чувствовал себя одиноким! Но скоро его сильная натура взяла свое.

«Кто я – мужчина или дитя малое, что падает от первого же удара? – прошептал он. – Я поклялся спасти ее – и спасу. Я люблю ее… о да, люблю, и, если надо, умру за нее! Да и зачем мне жить, если мы теперь разлучены навеки! Как бы то ни было, а умирая, я хочу знать, что она будет счастлива».

Олоне встал, вышел из исповедальни и покинул церковь; к тому времени донья Виолента уже давно вернулась в герцогский дом. Однако вместо того, чтобы возвращаться к себе, где, как он знал, его никто не ждет, поскольку Питриан отбыл из Веракруса, Олоне решил развеяться, одолеть печаль и отправился бродить по городу; и бродил он так до тех пор, покуда усталость не вынудила его остановиться.

Он свернул на первую попавшуюся улицу и двинулся дальше на авось. И тут ему улыбнулась удача. Через несколько поворотов эта улица вывела его прямиком к крепостной стене. В молодом человеке мигом пробудилось чутье буканьера. С тех пор как он оказался в Веракрусе, ему еще ни разу не приходило в голову осмотреть городские укрепления. Теперь же он решил непременно воспользоваться предоставившейся возможностью и тотчас взялся за выполнение когда-то задуманного плана. Подробный осмотр укреплений, проведенный с величайшей осторожностью, занял у него весь день.

Около шести часов вечера Олоне вернулся в центр города; он был голоден как волк, потому что со вчерашнего дня у него маковой росинки во рту не было. И он направился прямиком в харчевню «Гваделупа», где уже отобедал накануне.

Первый, кого он встретил, войдя в зал, был дон Педро Гарсиас, который тут же вышел к нему с улыбкой на лице и с распростертыми объятиями.

В предыдущей нашей главе мы уже упомянули: Питриан отбыл из трактира, сказав, что направляется с товарами в Манатиаль.

Этот городок он выбрал по двум причинам: во-первых, Манатиаль располагался на берегу, прямо противоположном тому, на котором находился Медельин; во-вторых, проведя два дня в Медельине, где его, соответственно, каждая собака знала, можно было в крайнем случае легко подтвердить, что с тех пор, как он покинул его в компании дона Педро Гарсиаса, его ноги там больше не было.

Отбыв из трактира, молодой человек проехал через весь город, а потом воспользовался потерной[80], проложенной неподалеку от участка местности, прилегавшего к крепости с тыла.