Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Из храмов, оскверненных еретиками, были изъяты иконы и святыни. У монастырей, где они устроили свои секты, конфисковали казну. Ряд других монастырей и священников, не впавших в ересь, но знавших о ней и не боровшихся, предпочитавших помалкивать, были наказаны крупными штрафами. Царскому суду пришлось разбираться не только с этим. При покровительстве Пимена и его соучастников земскую власть захватили богатые купцы. Творились «обычные» злоупотребления: притеснения бедноты, нарушения правил торговли, контрабанда, подпольное винокурение. Государь навел порядок, рассмотрел жалобы. Виновных, согласно закону, приказывал «грабить», т.е. конфисковывать имущество, налагал штрафы.

Все это время, пока продолжались суды и кары, Иван Грозный позволил городу жить обычной жизнью (насколько это было возможно), торговать, заниматься своими делами. Группы опричников были посланы для розыска преступников, находившихся в окрестностях и пятинах Новгорода. И вот здесь, в глубинке, действительно были возможны бесчинства. Немец Штаден с удовольствием описывал, как он убивал, насиловал, грабил, выехал в поход на одной лошади, а вернулся с 22 возами барахла. (Хотя, повторюсь, мемуары Штадена могут быть подделкой).

А Иван Васильевич 12 февраля отправился в Псков. Основания для этого имелись. В описи царского архива упоминается «извет про пскович… что они ссылались с литовским королем с Жигмонтом» [138]. Но, как видно из названия, это был именно извет. В отличие от Новгорода, царь не был уверен в правдивости обвинений и строго предупредил опричников, чтобы они «притупили мечи» — здесь карательных акций не предвиделось. Псковичи, конечно же, были наслышаны о казнях в Новгороде. Но они прекрасно знали, что карают вовсе не невиновных. Иначе разве стали бы они дожидаться царя? У них граница была рядом. Но за собой они такой вины не чувствовали.

20 февраля Ивана Грозного торжественно встретило духовенство во главе с игуменом Печерского монастыря св. Корнилием, горожане выставили столы, преподнесли хлеб-соль. Правда, радость была омрачена. В этот же день 69-летний преподобный Корнилий умер. По-видимому, сказалось нервное напряжение, волнения, переживания. Он скончался на руках государя, глубоко почитавшего старца. В «Повести о начале… Печерского монастыря» и в летописи отмечается: «От тленнаго сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище в лето 1570 февраля в 20-й день…»

Доносы об измене псковичей не подтвердились. Самое серьезное прегрешение, которое обнаружил царь — вечевой колокол. Он был снят и увезен по приказу Василия III, но Псков отлил такой же, повесив в храме Св. Троицы. Вече давно не созывалось, но по колоколу собирались земские сходы. Иван Васильевич счел колокол нарушением отцовского указа и распорядился снять. Однако за колокол заступился юродивый св. Никола Псковский, потребовал не трогать его, предупредил, что при непослушании падет царский конь. Государь пренебрег словами св. Николы, и предсказание исполнилось. Ивана Грозного это заставило устыдиться. Но он, как и в Новгороде, рассмотрел жалобы посадских. У некоторых местных тузов, виновных в злоупотреблениях, было конфисковано имущество. И такие наказания, в отличие от колокола, никаких возражений со стороны юродивого не вызвали. В Пскове царь пробыл совсем недолго и уехал в Москву.

В столице и Александровской Слободе возобновилось следствие. Допрашивали новгородцев, были арестованы Висковатый, Фуников, руководители приказов Степанов, Булгаков, Шапкин. Открылось и то, что новгородские изменники «ссылалися к Москве с бояры с Алексеем Басмановым, с сыном его Федором… да с Афанасьем Вяземским». Клубок разматывали полгода. А 25 июля состоялась казнь. На пустырь на Поганкином болоте вывели 300 приговоренных. Царь лично обратился к собравшимся массам москвичей и приезжих, рассказал о вине осужденных и испросил подтверждения: «Народ! Увидишь муки и гибель, но караю изменников. Ответствуй, прав ли мой суд?» Тысячи людей единодушно поддержали его.

Но и после такого народного одобрения приговора Иван Грозный помиловал 184 осужденных, почти две трети. Только главных виновников предали смерти. Даже Пимену царь сохранил жизнь, заточил в Веневский Никольский монастырь. Чуть позже были казнены еще несколько бояр, связанных с заговорщиками — Петр Серебряный, Плещеев. При этом государь покарал и тех, кто был виновен в низложении и гибели св. Филиппа. Хотя о его убийстве Иван Васильевич так никогда и не узнал, он наказывал лишь за клевету и дурное обращение со святителем. Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский были лишены сана, игумен Паисий сослан на Валаам, пристав Кобылин пострижен в монахи и отправлен на Соловки.

Наверное, читателю уже надоели отступления и разборы всевозможных небылиц, накрученных вокруг фигуры Ивана Грозного. В дальнейшем я попытаюсь по возможности избегать их, тем более что подробному опровержению клеветы посвящены работы столь видных исследователей как митрополит Иоанн (Снычев), В. Кожинов, В. Манягин и др [72, 54, 69]. Но в данном случае отступление сделать придется. Например, из книги в книгу кочуют жуткие подробности казней — как Висковатого резали по кусочкам, Фуникова окунали то в кипяток, то в холодную воду… Но дело в том, что Европу в XVI в. было очень трудно удивить жестокостями. А удивить хотелось. И чтобы представить царя «зверем», участникам информационной войны приходилось крепко ломать голову, выдумывя что-нибудь эдакое, совсем уж неординарное.

Отсюда и сюжеты, как кого-то зашивали в медвежью шкуру и травили собаками, кого-то перепиливали веревкой, кого-то взорвали, посадив на бочку с порохом (порох в России был большой ценностью, он производился из импортной серы — и тратить целую бочку на одного изменника?) Вообще же современники-иностранцы сообщали, что казни в России «обычные», т.е. привычные для них: повешение, обезглавливание, умерщвление ударом в голову, утопление, иногда, за особо тяжкие преступления, сажали на кол [102, 105].

Количество казненных после раскрытия крупнейшего заговора тоже никого на Западе не могло впечатлить. Поэтому добавлялось, якобы были и другие расправы, тайные. В частности, над приближенными царя, Басмановыми и Вяземским — на место казни их не приводили. Причем Федору Басманову царь якобы предложил отрубить голову отцу, но и самого не помиловал. А жены казненных изменников «числом 80», были, будто бы, негласно утоплены. Все это не более чем выдумки. Известно, что вдов главных осужденных, Висковатого и Фуникова, государь отправил в монастыри. Почему бы он стал топить вдов второстепенных преступников? [49,138] А Вяземского и Басмановых не оказалось среди других осужденных по той причине, что царь все же учел их заслуги и даровал им жизнь. Шлихтинг и Штаден признавали, что Вяземский умер в тюрьме «в железах», а о Басмановых сохранилось свидетельство их потомков: они были сосланы на Белоозеро и скончались там [138].

Курбский объявил казненным и преподобного Корнилия. Расписал, что его в 1577 г. (через 7 лет после смерти) раздавили некой «мучительской» машиной вместе со старцем Вассианом Муромцевым. Да так раздавили, что их останки перемешались, их уже невозможно было разделить, и похоронили вместе. Хотя на гробнице св. Корнилия стоит та же дата смерти, что в летописи, 20 февраля 1570 г. И погребен он один, без Муромцева. Но, как ни парадоксально, многие историки считают нужным доверять не этому факту, а Курбскому. Глубокомысленно рассуждают, что дата на гробнице и в летописи наверняка «ошибочная» — ведь 20 февраля 1570 г. св. Корнилий и царь встретились вполне «ласково». Что же касается «старца Вассиана Муромцева», то о нем вообще ничего не известно. В документах Псковско-Печерского монастыря такой старец нигде не упоминается [69].