Источник - Айн Рэнд

Судно прошло мимо статуи Свободы — зеленоватой фигуры с рукой, поднятой, как башни небоскрёбов, стоящих за ней.

Доминик стояла у бортового ограждения, пока город всё уменьшался, и чувствовала движение возрастающего расстояния как усиливающееся напряжение внутри себя, натяжение живой струны, которую нельзя было растягивать бесконечно. Она стояла в тихом волнении, когда судно повернуло, и она увидела, как город вновь начал расти ей навстречу. Она широко раздвинула руки. Город продолжал расти, вот он уже у локтей, у запястий, добрался до её пальцев. Потом небоскрёбы поднялись над её головой — она вернулась.

Она сошла на берег. Она знала, куда идти, и хотела попасть туда быстрее, но чувствовала, что должна прийти туда сама, своими ногами. Она прошла половину Манхэттена по длинным, пустым улицам, заполненным эхом её шагов. Было четыре тридцать утра, когда она постучала в его дверь. Он был сонный.

— Нет, — сказала она. — Отправляйся дальше спать. Я просто хочу побыть здесь.

Она не дотронулась до него. Сняла шляпу и туфли, свернулась в кресле и заснула, положив голову на плечо и свесив руку через ручку кресла. Утром он ни о чём не расспрашивал. Они вместе позавтракали, и он заспешил к себе в контору. Перед уходом он обнял её и поцеловал. Он вышел, а она ещё оставалась, потом ушла и она. Они не обменялись и двадцатью словами.

Бывало, они вместе выезжали из города на уик-энд и отправлялись на её машине к какой-нибудь неприметной точке на побережье. Загорали, растянувшись на песке безлюдного пляжа, купались в океане. Ей нравилось смотреть на его тело в воде. Стоя позади по колено в воде, так, что волны били по ногам, она смотрела, как он устремляется по прямой, разрезая вздымающиеся навстречу ему валы. Ей нравилось лежать с ним у края воды, она ложилась на живот в нескольких футах от него лицом к берегу, ногами в море; она не касалась его, но чувствовала приближение волн позади. Волны поднимались и накрывали их тела, а потом пенящимися потоками отступали, обтекая их по бокам.

Ночи они проводили в маленьких сельских гостиницах, где снимали комнату на двоих. Они никогда не заговаривали о том, что оставили в городе. Но невысказанное придавало особое значение безмятежному покою этих часов; всякий раз, когда они смотрели друг на друга, в их глазах загорались молчаливые искорки смеха — так велика была пропасть между «там» и «здесь».

Она попыталась показать ему свою власть над ним. Какое-то время она не появлялась у него, ждала, что он сам придёт к ней. Он всё испортил, появившись очень скоро, отказав ей в удовольствии знать, что он ждёт и борется со своим желанием, моментально капитулировав. Она говорила: «Поцелуй мне руку, Рорк». Он становился на колени и целовал ей ноги. Он победил её, признав её власть. Ей было отказано в наслаждении навязать эту власть силой. Он ложился у её ног и говорил:

— Конечно, ты нужна мне. Я схожу с ума, глядя на тебя. Ты можешь делать со мной почти всё что угодно. Тебе это хотелось услышать? Почти, Доминик. А что до того, что ты не можешь заставить меня сделать, то если бы ты меня об этом попросила, а мне пришлось бы отказать тебе, это причинило бы мне невыносимую боль. Я отказал бы, но страдал ужасно, Доминик. Тебе это приятно? Зачем ты хочешь знать, владеешь ли ты мною? Всё так просто. Конечно, владеешь. Владеешь всем во мне, чем можно владеть. Другого ты никогда не потребуешь. Но тебе хочется знать, можешь ли ты заставить меня страдать. Можешь, ну и что из этого?

Его слова не звучали так, будто он сдался, потому что их из него не вырвали, он сам просто и охотно признался. Она не ощутила восторга победы, она ощутила, что ею владеют больше, чем когда-либо, и владеет ею человек, который мог делать подобные признания, зная, что говорит правду, полный уверенности, тем не менее, что он не только отдаёт себя во власть другого, но и сам подчиняет своей власти. Таким он ей и был нужен.

В конце июня к Рорку пришёл человек по имени Кент Лансинг. Ему было сорок лет, одет он был так, будто сошёл со страниц журнала мод, и выглядел как профессиональный боксёр, хотя не был плотен, мускулист или груб. Он был тонок и костляв. Всё же в нём было что-то от боксёра, и наперекор его внешности и костюму в голову невольно приходили сравнения с тараном, танком и торпедой. А был он членом корпорации, созданной с целью построить роскошный отель на южной окраине Центрального парка. В проекте участвовало немало богатых людей, дела корпорации вело многочисленное правление, они купили место под строительство, но ещё не остановились на архитекторе. Кент Лансинг решил, что им должен быть Рорк.

— Не стану скрывать от вас, что был бы рад этому заказу, — сказал ему Рорк в конце их первой беседы, — но у меня нет никаких шансов получить его. Я умею ладить с людьми поодиночке, но не могу иметь дела с группой. Меня не наняло ещё ни одно правление, и по-видимому, этому не бывать.

Кент Лансинг улыбнулся:

— А вы знаете правление, которое что-нибудь решает?

— Что вы имеете в виду?

— Именно это: вам известно хоть одно правление, которое способно что-то сделать?

— Но они, кажется, всё-таки существуют и функционируют.

— Вот как? Знаете, ведь было время, когда все считали, что земля плоская. Было бы весьма забавно порассуждать о природе и причинах человеческих заблуждений. Когда-нибудь я напишу об этом книгу. Она не будет популярна. В ней будет глава о правлениях и советах. Дело в том, что их нет в природе.

— Был бы рад согласиться с вами, но в чём соль вашей шутки?

— Нет, согласиться со мной вам не доставит радости. Выявление причин заблуждений — дело неблагодарное. Причины эти либо трагичны, либо коренятся в пороках. В данном случае мы имеем дело и с тем и с другим. Но прежде всего с порочностью человеческой природы. И это не шутка. Не будем, однако, углубляться в эту тему. Важно лишь заметить, что правление — это один-два честолюбивых человека, а остальные — балласт. Так что группы — это вакуум. Большие раздутые пустышки. Говорят, абсолютную пустоту нельзя увидеть. Посидите, однако, на совещаниях правлений. Проблема лишь в том, кто стремится заполнить пустоту. Идёт упорная борьба. Упорнейшая. Довольно просто бороться с врагом, если он есть. Но когда его нет?.. Не смотрите на меня, как на помешанного. Вам следовало бы знать самому. Вы всю жизнь боролись с вакуумом.

— Я смотрю на вас так, потому что вы мне нравитесь.

— Конечно, я вам нравлюсь. Я тоже знал, что вы мне понравитесь. Все люди — действительно братья, за исключением правлений, союзов, корпораций и принудительных сообществ, и у них есть инстинктивная тяга к братству. Но я говорю слишком много. Вот почему я хороший торговец. Однако вам мне нечего продать. Вы это знаете. Так что мы просто скажем, что вы возьмётесь возвести «Аквитанию», так будет называться наш отель, и на этом пока остановимся.

Если бы ожесточённость битв, о которых люди ничего не слышали, можно было измерить в каких-то материальных единицах, битва Кента Лансинга с правлением директоров корпорации «Аквитания» вошла бы в историю в числе наиболее кровопролитных. Но то, с чем он сражался, не было настолько вещественным, чтобы на поле битвы оставались трупы.