Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин

– Полетай еще!

– Мы тебе покажем!

Раненые, лежавшие под обрывом, в борьбе с авиацией участия не принимали и с нетерпением ждали, когда их переправят. Они считали, что война для них уже закончилась.

Мы вернулись в хозчасть батальона, где обмыли награды и снова поели, на этот раз горячей каши. Комиссар батальона опрокинул кружку водки и ловко достал зубами орден. Закусывал он слабо, его потянуло на разговоры. Объяснял нам, что со дня на день все изменится, фрицев скоро обязательно погонят прочь. Ваня Погода начальство не слушал и разглядывал медаль с изображением диковинного двухбашенного танка и самолетов. Я тоже осмотрел свою награду, на обратной стороне которой виднелся пятизначный номер и буква «Д».

– Что буква означает, товарищ комиссар? – спросил я.

– Наверное, заводскую серию, – отозвался наш политический руководитель.

Комиссар был доволен своим новеньким орденом и рассчитывал на повышение в звании. Здесь, на фронте, многие быстро продвигались вверх, если не гибли. Будучи ранее комсоргом, он часто находился с нами в окопах, но гибель многих людей отрезвила комиссара. Сейчас он не торопился показывать пример смелости.

– Хороший ты парень, Мальков, – сказал расчувствовавшийся комиссар. – В военное училище тебя отправим.

– А меня? – спросил сержант Погода.

– И тебя тоже, – щедро раздавал обещания подвыпивший руководитель. – Ты у нас просто герой.

Мы уже привыкли не задумываться о завтрашнем дне, но было приятно слышать похвалы в свой адрес. Усатый сапер занимался более прозаическими делами. Он сменил сапоги и стягивал шпагатом тюк из новых телогреек. Старшина предложил и нам захватить кое-что из вещей.

– Днем не пройдешь, – жаловался он. – У меня помощника ранило, берите телогрейки, махорку. Остальное я вечером принесу.

Удалось также раздобыть спирту. Одна фляга предназначалась для подземного гарнизона, который нам так помогал. Нагрузившись вещами и продуктами, решили не ждать темноты. Солнце уже опускалось, полоску берега заслонило тенью, мелкие холодные волны набегали на песок. Медсестра сортировала раненых. Санитары по ее команде уносили умерших, остальные терпеливо ждали, когда их эвакуируют. Некоторые из них не дождутся – ночной путь через двухкилометровую водную полосу очень рискованный. Я вдруг узнал это место. Мы пили неподалеку отсюда пиво, когда приезжали в город за пополнением. Нет в живых Сани Тупикова, и очень возможно, погибла красивая женщина, которой понравился бравый лейтенант Шмаков.

Я вздохнул, и мы полезли наверх. Там прошла бомбежка, вход в подземный колодец завалило. Пришлось пробираться на четвереньках среди развалин. Испачкали новые телогрейки в грязи и копоти, они стали неряшливыми, зато приобрели отличный маскировочный цвет. Ваня умудрился продрать ткань об арматурный прут. Затем нас обстрелял снайпер, мы ему не ответили, но засекли место, откуда велся огонь. Ничего, разберемся с тобой позже.

Пока прятались от снайпера, почувствовали сильную вонь. Я выглянул наружу и увидел развороченную колонку, где мы набирали воду. Воды там не осталось, зато по-прежнему лежали мертвые тела.

– Пошли отсюда, – предложил я. – Нечего возле мертвецов прятаться.

Добрались до своего дома лишь в темноте. Ребята обрадовались махорке и новым телогрейкам, которых на всех не хватило, поздравляли нас с медалями.

– Водки не достали? – спросил Шмаков. – Чем медали обмывать будем?

– Нет, зато махорку и консервы принесли.

– Про соль тоже забыли? – придирался ротный. – Ведь я напоминал – крупа имеется, а соли ни грамма.

– Принесли они водку, – обрадовался беззубый Анкудинов. – Даже не водку, а спирт. Глянь, неразбавленный!

Он глотнул из фляжки и был приятно удивлен. Одну флягу я пытался снова затолкать в мешок.

– Это для детей подземелья.

– Нет их, – сказал Тимофей.

– Куда же они делись?

– Бомба свалилась, не меньше, чем пятисотка. Весь гарнизон пропал, даже не мяукнули. Сейчас их и помянем.

Младшего лейтенанта Шмакова неприятно задело, что его обошли наградой. Конечно, он заслужил орден. Просто награждали тогда очень скупо. Он продолжал бурчать и во время ужина:

– Зато комиссара не обделили. Как же его обойти, одних газет два пуда нам принес.

– Они такие, – поддакнул Тимофей Анкудинов. – Как ордена получать, так всегда первые.

В последние дни сентября сильные бои шли в северной части города, возле заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады». Продолжались атаки и бомбежки на нашем участке. Особенно запомнился день, когда на нас сбросили несколько тяжелых авиабомб весом тонну, а может, и больше. Шарахнуло так, что треснул бетонный свод, хотя фугас взорвался в стороне. Развалины, которые были надгробием для детей подземелья, превратились в огромную воронку. Веселого лейтенанта и его закопченных бойцов не хотели оставлять в покое даже после смерти.

Чтобы закрыть брешь в обороне, туда перебросили взвод младшего лейтенанта Суслина. Впрочем, четкой линейной обороны по ротам и взводам уже не существовало, все смешалось. По другую сторону от моего взвода находился младший лейтенант Петро Грицевич со своими людьми. Суслин приходил жаловаться, что невозможно закапываться. Земля и кирпичи смешались с останками бойцов-пехотинцев, идет разложение, и стоит невыносимая вонь.

По утрам на кирпичах образовывалась изморозь, температура опускалась до трех градусов мороза. Дни стояли солнечные, бабье лето. Люди выбирались из подвала и старались согреться под лучами солнца. Запомнилось, что в этот период мы с нетерпением ждали вражеских атак. Нервы подводили и наших бойцов, и вражеских солдат. Сказывалось напряжение и желание переломить ситуацию, которая в начале октября продолжала оставаться туманной.

Линия обороны тянулась вдоль берега реки, то приближаясь к обрыву, то отдаляясь от него на расстояние трехсот метров. Центральную часть города захватили немцы. Там создавались комендатуры, вешали новые таблички с названием улиц и делали вид, что оплот большевиков на Волге завоеван. Мы этого не признавали. По радио и в наших газетах упрямо твердили: «Сталинград сражается». Нигде не упоминалось про узкую полоску, несведущие люди считали, что город остается в наших руках. Если говорить объективно, в те дни установилось некое равновесие, и сказать, в чьих руках город, было просто невозможно.

Умные вражеские генералы понимали, какое, к черту, завоевание, если фронт упрямо топчется рядом с городской комендатурой, а из-за Волги с пугающей методичностью прилетают русские снаряды. Это обстоятельство нервировало и заставляло наступать их снова и снова на грабли, предпринимать атаки, откатываться и оставлять в развалинах убитых.

Мы также понимали, что нас могут просто раздавить на этой полоске, но со смертью большинство уже смирилось. От ненужных мыслей отвлекали активные действия, и в тот период в нашем батальоне проявлялась необыкновенная изобретательность.