Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

Однако, как только они исчезли в карете, оцепенение спало. К окнам прижались гримасничающие лица. Худой, обросший щетиной человек схватил нетерпеливо бьющих копытами лошадей за узду. Танзен наклонился вперёд и закинул кнут. Человек отпустил узду и издал крик боли, когда кнут оставил на его лице горящую красную полосу. Раздувая ноздри и встав на дыбы, лошади натянули поводья и врезались в толпу. Меньше чем через минуту повозка была уже на полпути к площади.

— Феликс, давай уедем! — истерически вскричала Сесиль, глядя на орущую толпу из заднего окна. — Я боюсь.

Он взял её холодную, бессильно свисавшую руку:

— Ты храбрая девочка, Силетт. К концу недели нас здесь уже не будет. Завтра на репетиции я распущу певцов.

Он говорил спокойно, но его спокойствие не обмануло её. Это было признание поражения, конец всем надеждам. Долгая борьба закончилась капитуляцией.

— Мне очень жаль, — прошептала Сесиль, прижимаясь к Феликсу в порыве сострадания. — Я так хотела ради тебя, чтобы всё получилось. Ведь для тебя это слишком много значило.

Он ласково потрепал её по руке, но она видела, что его глаза заволокло слезами, и прочла сердечную боль в бледности его лица и плотно сжатых губах.

— Ничего, — сказал он глухо, — я думал, что смогу сделать это, но ошибся. Мы сделали всё, что было в наших силах, но они сильнее нас. — Он посмотрел на неё и выдавил подобие улыбки. — У нас будут долгие каникулы, и мы забудем об этом кошмаре.

— Я не понимаю. Ведь я так молилась...

Как сломанный стебелёк, Сесиль упала на его грудь, рыдая от горя. Феликс обнял её. И так, молча, они возвратились на ферму.

В кабинете герр Ховлиц ждал их возвращения, вышагивая из угла в угол и в волнении постукивая тростью с золотым набалдашником.

— Сесиль в порядке?! — воскликнул он, когда Феликс вошёл в комнату. — У меня не было ни минуты покоя, с тех пор как она уехала. Ваша жена прикончит меня.

— Нас обоих, — устало усмехнулся Феликс.

Со смесью восхищения и раздражения он рассказал банкиру о её поведении в Гевандхаузе, и старик качал головой, думая о безграничной способности женщин к любви и их непреодолимом своеволии.

Затем Феликс поведал ему о визите Мюллера и о планах Крюгера.

— Этот человек действительно сумасшедший, — сказал поражённый герр Ховлиц. Затем добавил после паузы: — Не знаю, как вас благодарить за предупреждение. Мы будем наготове, когда они придут.

— Они не придут, — спокойно возразил Феликс. — Я посылаю извещение о моей отставке и распускаю певцов.

Некоторое время банкир молчал.

— Вы правы, — наконец печально произнёс он. — Ничего другого не остаётся. Это единственное, что сломает хребет проекту Крюгера. Когда станет известно, что вы ушли в отставку и распустили певцов, люди больше не потерпят насилия. Всё быстро успокоится. Все уже устали. — Чтобы скрыть свои эмоции, он засунул в нос понюшку табаку. — Мне очень жаль, что всё так кончилось. Очень жаль.

Феликс не ответил. Спустя минуту он проводил герра Ховлица к его экипажу и пожелал ему спокойной ночи.

— Кстати, — сказал банкир, опуская окно, — позвольте мне проследить за роспуском певцов и закрытием этого «предприятия». А вы с Сесиль уезжайте как можно скорее. Вы на грани срыва.

Феликс смотрел, как карета исчезла из вида, оставив в ночи только жёлтые отблески боковых фонарей. Он вдруг заметил, что ветер перестал, поднял лицо к небу, и снежинки мягко опустились на кончик его носа. Феликс улыбнулся про себя и вернулся в дом.

Сесиль уже лежала в постели. Она ждала его, разрываясь между облегчением, что наступил конец, и горем из-за того, что всё закончилось провалом и разочарованием.

Феликс сел на стул, в молчании глядя на неё.

— Ну что ж, — произнёс он наконец, — очевидно, так и должно было случиться. Знаешь, Силетт, я не могу свыкнуться с мыслью, что мы потерпели поражение. Полное, окончательное поражение. — Бледная улыбка коснулась его рта. — Мы даже не пойдём ко дну с блестящим оружием, как ты говорила, помнишь? Мы просто идём ко дну — вот и всё.

Она коснулась губами его щеки:

— Мне очень жаль, дорогой.

Он встал и начал раздеваться.

— Кстати, как дела у Магдалены?

— Сегодня утром она чувствовала себя хорошо. Её синяки заживают, но потребуется ещё немного времени, чтобы она окончательно поправилась. Мы очень подружились. Она всё ещё хочет привести в наш лагерь Ольгу.

— Ты должна сказать ей, чтобы она перестала уговаривать Ольгу приезжать сюда. Я обещал Мюллеру, что не приму её, если она приедет. Я поклялся ему.

— Хорошо. Я скажу ей утром.

Он проскользнул в постель, и они легли рядом.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Тогда всё в порядке, — сказал он мягко. — Спи, милая.

Феликс поцеловал её, и она сразу уснула. Он перевернулся на спину и лежал, уставясь открытыми глазами в темноту. Он почувствовал, как во сне Сесиль ближе подвинулась к нему. Да, она любила его, и, значит, всё было хорошо. Это, как сказал Шекспир, было платой за всё...

Его веки сомкнулись.

За окном шёл снег.

Пастор Хаген провёл рукой по усталым глазам и взглянул на бледный свет, лившийся из окна и извещавший о приближении утра. Бессонная ночь не принесла спокойствия его душе. Тщетно просил он Бога ниспослать ему уверенность в том, что он поступает правильно. Уверенность не приходила, только слабая убеждённость в том, что он хотел добра, но для него этого было недостаточно. Он слишком хорошо знал, что половина злых дел в мировой истории совершалась людьми, которые имели добрые намерения, но называли гордыню праведностью, а своё мнение выдавали за божественную справедливость. Теперь, в тишине своего заполненного книгами кабинета, Хаген поднял измученные бессонницей глаза, моля Бога о мгновении покоя. Словно в ответ на его молитву, милосердный сон охватил его. Он упал вперёд на раскрытую Библию и уснул, закрыв голову руками.

В этот момент одна старая женщина, закутанная в лохмотья и опиравшаяся на клюку, брела через пустырь в районе Святого Томаса к ранней мессе. Заметив, что из снега что-то торчит, она остановилась, подошла поближе, вгляделась и издала долгий, протяжный вой.

В окнах соседних домов появились головы в ночных колпаках, раздались сердитые крики, но старуха не обращала на них внимания и продолжала визжать с неослабевающей пронзительностью будильника. Вскоре рассерженные фигуры, дрожащие в поспешно накинутой одежде, потянулись через заснеженное поле, намереваясь выяснить, из-за чего этот непристойный шум. Группа людей, стуча зубами от холода и ужаса, собралась вокруг Катарины Плек, которая наконец прекратила вой и стояла, указывая на женскую руку, обращённую к небу, замерзшую и похожую на цветок. Этот жест словно молил о помощи. Кто-то более чёрствый или более любопытный, чем остальные, наклонился и пнул ногой тело, лежащее на боку под снежным саваном. Труп перевернулся на спину, обнаружив кровавое месиво, которое только несколько часов назад было полным и весёлым лицом Магдалены. Толпа охнула и в ужасе попятилась.