Степной найдёныш. Сюзи. Кларенс. Кресси - Фрэнсис Брет Гарт

ошиблось министерство: человека, который оказывает такое влияние на политическое убеждение женщин — то расшатывает, то укрепляет их, — надо известным образом ограничивать. К счастью, министерство об этом ничего не знает.

— И от меня никто бы об этом не узнал, — горячо добавил Брант. — Надеюсь, она не подумала… Надеюсь, вы, сэр, ни на минуту не поверили, что я сам…

— Боже мой, конечно, нет! Да никто бы вам не поверил! Она по доброй воле призналась мне. Вот почему так трудно было вести ваше дело. Даже то, что она передала ваше письмо командиру дивизии, говорило не в вашу пользу, и вы знаете — он даже сомневался в его подлинности.

— Знает ли она… знает ли мисс Фолкнер, что шпионка была моя жена? — нерешительно спросил Брант.

Президент повернулся в кресле, чтобы лучше разглядеть Бранта своими глубокими глазами, и в задумчивости потер колено.

— Не будем отклоняться от протоколов, генерал, — сказал он, помолчав. Но заметив, что Брант покраснел, он поднял глаза к потолку и добавил, как бы припоминая что-то забавное: — Нет, кажется, этот факт стал известен благодаря другому вашему приятелю, мистеру Хукеру.

— Хукер! — воскликнул Брант в негодовании. — Он приходил сюда?

— Прошу вас, генерал, не разрушайте мою веру в мистера Хукера, — сказал президент усталым, но шутливым тоном. — Не говорите, что его выдумки могут быть правдой! Оставьте мне по крайней мере этого великолепного лгуна, единственного надежного свидетеля, какой у вас есть. С того момента, как он впервые пришел сюда со своей жалобой и претензией на офицерское звание, он был для меня источником невыразимого наслаждения, а для вас — самым достоверным свидетелем. Другие свидетели пристрастны и предубеждены; мистер Хукер был откровенно верен себе. Откуда бы я знал, как вы переоделись, чтобы спасти честь мундира, рискуя быть застреленным как неизвестный шпион, рядом с вашей женой, если бы я не слышал изумительной версии Хукера о том, какую роль он сыграл в этом деле? А откуда бы я узнал историю о том, как вы раскрыли заговор в Калифорнии, если бы не его рассказ, в котором главный герой — он сам? Нет, не забудьте поблагодарить мистера Хукера, когда встретитесь с ним. Увидеться с мисс Фолкнер проще: сейчас она здесь, в соседней комнате, в гостях у моей семьи. Вы позволите оставить вас в ее обществе?

Бледный, с бьющимся сердцем, Брант встал, а президент взглянул на стенные часы, вытянулся в кресле, встряхнулся всем телом, затем медленно поднялся.

— Ваше желание вернуться в действующую армию удовлетворено, генерал Брант, — медленно произнес он, — вы тотчас же отправитесь к вашему старому дивизионному командиру, который теперь командует десятым армейским корпусом. Однако, — добавил он после многозначительной паузы, — есть известные правила и порядки, которые даже я, не оскорбив ваше министерство, не могу нарушить. Вы понимаете, что вам нельзя вернуться в армию в прежнем чине.

Брант слегка покраснел. Но тотчас с неподдельным юношеским блеском в правдивых глазах воскликнул:

— Отправьте меня на фронт, мистер президент, все равно в каком звании!

Президент улыбнулся, положив на плечо Бранта свою тяжелую руку и слегка подтолкнул его к двери в смежную комнату.

— Я только хотел сказать, — прибавил он, открывая дверь, — что если повышен в звании ваш начальник, то и вам надо будет явиться к нему в чине генерал-майора. Представьте себе, — продолжал он, повышая голос и мягко подталкивая гостя в соседнюю комнату, — он даже не поблагодарил меня, мисс Фолкнер!

Дверь за спиной Кларенса закрылась, и он в течение секунды стоял ошеломленный, слыша глухой голос президента, который здоровался с новым посетителем в той комнате, где они только что беседовали. Комната, где находился Кларенс, выходила в оранжерею, и в ней не было никого, кроме женщины, которая застенчиво и в то же время лукаво повернулась к нему. Они взглянули друг на друга быстрым понимающим взглядом; в глазах у обоих появилось робкое счастливое выражение. Он быстро подошел к ней.

— Так вы знали, что… эта… женщина была моя жена? — спросил он торопливо, хватая ее за руку.

Она умоляюще взглянула на него, испуганно оглянулась на открытую позади дверь.

— Пойдемте в оранжерею, — тихо сказала она.

Всего несколько лет назад правдивый рассказчик этой истории шел с толпой любопытных туристов по саду Белого дома. Тучи войны давно рассеялись; Потомак мирно струился по направлению к обширной плантации, когда-то принадлежавшей известному лидеру конфедератов, а ныне превращенной в национальное кладбище, где рядом покоятся в одинаковом почете солдаты обеих сторон; великая богиня снова безмятежно глядела вниз с купола белого Капитолия.

Внимание рассказчика привлек стройный красивый человек с военной выправкой. Его усы и борода были слегка тронуты сединой. С ним была дама и мальчик лет двенадцати — четырнадцати, он показывал им различные достопримечательности.

— Да, — сказал с улыбкой этот джентльмен, — хотя дом, как я тебе говорил, принадлежит только президенту Соединенных Штатов и его семье, вот в этой маленькой оранжерее я сделал предложение твоей матери.

— Кларенс, что ты говоришь, — воскликнула дама с упреком, — ты же знаешь, что это случилось гораздо позже!

Кресси

ГЛАВА I

Выходя из сосняка на вырубку перед школой поселка Индейцев Ключ, учитель перестал насвистывать, сдвинул шляпу с затылка на лоб, выбросил пучок лесных цветов, которые нарвал по дороге, и вообще принял солидный вид в соответствии со своей должностью и зрелым возрастом — ведь ему было никак не меньше двадцати лет. Он не притворялся: он был серьезный молодой человек и вполне искренне считал, что производит на других, как на себя самого, глубокое впечатление суровым безразличием много повидавшего на своем веку и пресытившегося жизнью человека.

Здание, предназначенное ему и его пастве школьным советом Туолумны, штат Калифорния, первоначально было церковью. В его стенах еще сохранился чуть слышный запах святости, на котором замешан был позднее слегка алкогольный дух политических дебатов, ибо раз в неделю сей храм наук с дозволения совета преображался в трибуну для утверждения партийных принципов и провозглашения гражданских свобод.

На учительском столе валялись растрепанные книжки церковных гимнов, а классная доска на стене не могла скрыть от взоров начертанного там страстного призыва к гражданам Индейцева Ключа «всем как один голосовать за Стеббинса».

Восхищенный огромным четким шрифтом этого плаката, учитель сразу понял его притягательную силу для блуждающих круглых глаз своих младших учеников и оставил его в классе в качестве вполне сносного наглядного пособия по орфографии. Плакат читали по складам и по буквам и давно знали наизусть, но, к