Мальчик глотает Вселенную - Трент Далтон

И тут флюоресцентные лампы, закрепленные на потолке над нами, дважды моргают и зажигаются. Я роняю трубку, успев поймать ее за шнур. Теперь весь подземный коридор освещен, потолочные светильники жужжат, возвращаясь к жизни, подключенные к общему источнику питания.

– О, черт! – шепчет Кэйтлин. – Кто это?

– Это Иван Кроль, – шепчу я в ответ.

Сперва мы слышим шлепанцы – звук резиновых подошв зловещего квинслендского убийцы, спускающегося по бетонным ступеням в этот адский бункер безумца. Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Резина о бетон. Теперь шаги в начале коридора. Звук распахиваемых разбитых дверей. Первая дверь слева. Первая дверь справа. Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Вторая дверь слева распахивается от двух пинков. Продолжительная тишина. Звук открывающейся второй двери справа. Долгий тягучий скрип сломанных петель. Снова длительная тишина. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Резина о бетон. Теперь ближе. Слишком близко. Мои слабые кости деревенеют. Мое дилетантское сердце замирает. Мне хочется поджать хвост, как дворняге.

Иван Кроль доходит до двери в эту комнату. Комнату с красным телефоном. Он стоит в дверном проеме. Синие шлепанцы. Светло-голубая рубашка с короткими рукавами и пуговицами у ворота заправлена в темно-синие шорты. Он уже пожилой человек сейчас. Но он все еще высокий, мускулистый и загорелый. В этих руках есть сила человека, работающего на ферме, пока он не отпиливает конечности мелких квинслендских преступников, которые совершили роковую ошибку, когда встретили на своем пути Титуса Броза. Седые волосы, когда-то стянутые в «конский хвост», теперь полностью исчезли вместе с хвостом. Но темные глаза все те же. Его прищуренные безумные глаза улыбаются, говоря, что ему нравится, когда три невинных человека вот так загнаны в угол в комнате под землей.

– Здесь только один выход, – улыбается он.

Мы стоим в самом дальнем углу бетонной комнаты. Кэйтлин и я образовали защитный клин вокруг Бевана Пенна, который жмется к нам сзади. Я больше не держу топор, потому что его держит Беван, скрывая за моей спиной, в соответствии с моим сомнительным планом по вытаскиванию нас нахер из этого кошмара.

– Мы журналисты из «Курьер мейл»! – произносит Кэйтлин.

Мы двигаемся назад, назад, все глубже в угол, пока там не остается больше места, куда можно отступить.

– Наш редактор полностью осведомлен о нашем местонахождении.

Иван Кроль кивает. Взвешивает вероятность этого. Пристально смотрит в глаза Кэйтлин.

– Вы хотели сказать – вы были журналистами «Курьер мейл», – говорит он. – И если вдруг ваш редактор действительно в курсе этого, пока щеголяет на приеме в городе вместе с моим работодателем, и действительно считает, что вы сейчас под лужайкой моего работодателя, ну тогда… – он пожимает плечами, вытаскивая длинный сверкающий нож «Боуи» из-за пояса штанов сзади, – я думаю, мне лучше с этим поторопиться.

Он движется вперед, как боксер-тяжеловес, покинувший свой синий угол при звуке гонга. Хищник.

Я подпускаю его поближе. Ближе. Еще ближе. Три метра. Теперь два. Полметра разделяют нас.

– Давай, – говорю я.

И Кэйтлин направляет свою неисправную камеру в лицо Ивану Кролю и щелкает ослепляющей вспышкой. Хищник отворачивает голову, на мгновение ошеломленный, пытаясь перенастроить зрение, пока топор, который теперь в моих руках, проходит мучительно долгий путь по дуге к его телу. Я целюсь в его туловище, но вспышка такая яркая, что ослепила меня тоже, и глазомер меня подводит. Ржавое лезвие топора полностью промахивается мимо его груди, живота и талии, но все же находит цель в конце своего путешествия, вонзаясь в середину его левой стопы. Лезвие проходит сквозь его ногу и идиотский синий шлепанец, как нож сквозь масло, и зарывается в бетон. Иван Кроль смотрит вниз на свою ногу, замерев от вида этой картины. Мы тоже потрясены этим. Любопытно, но он не воет от боли. Он изучает свою ступню на манер бронтозавра, впервые увидевшего огонь. Он поднимает левую ногу, и часть стопы поднимается вместе с ней, но все пять пальцев остаются лежать на бетоне. Пять грязных пальцев на отрубленном куске шлепанца.

И он, и я одновременно поднимаем глаза с его стопы и встречаемся взглядом. Ярость переполняет его лицо. Красная смерть. Хищник. Потрошитель.

– Бежим! – кричу я.

Иван Кроль быстро замахивается ножом, целясь в мою шею, но я тоже быстр. Я полузащитник «Параматта Илз» Питер Стерлинг, подныривающий под замахивающуюся руку «Кентерберийского Бульдога». Тяжелая черная кожаная сумка для инструментов, зажатая под моей левой рукой, теперь мой старый кожаный мяч. Я пригибаюсь и ныряю влево, пока Кэйтлин с Беваном бегут направо, и мы встречаемся возле двери этого мрачного злодейского места.

– Быстрей! – ору я.

Беван бежит первым, за ним Кэйтлин, а за ней я.

– Не тормозить! – кричу я.

Бежать. Бежать. Мимо открытых дверей в эти безумные тошнотворные комнаты, эти лаборатории Франкенштейна с настоящими и искусственными частями тел, эти подземные норы спятившего конструктора, где сумасшествие и порожденные им химеры неразрывно связаны, потому что под землей мы намного ближе к аду.

Бежать. Бежать. К лестнице, ведущей наверх, к жизни. К лестнице, ведущей в будущее, в котором буду и я. Первая ступенька, вторая ступенька, третья ступенька. Я оборачиваюсь на лестнице, и последнее, что я вижу в тайной подземной игротеке Титуса Броза, – польско-квинслендский психопат по имени Иван Кроль, хромающий по бетонному коридору и оставляющий кровавый след от разрубленной топором левой стопы.

Кровь бордовая. Как бургундское вино.

* * *

Шины «Форда» визжат на повороте с Контесс-стрит на Рома-стрит. Кэйтлин переключает передачи левой рукой, крутит руль резкими, выверенными движениями, сбрасывает и снова прибавляет газ на поворотах. В ее глазах странное выражение. Возможно, из-за психотравмы. Возможно, из-за масштаба сенсации. Эта мысль напоминает мне о работе. Напоминает о Брайане Робертсоне.

Циферблат на часовой башне Брисбен-Сити-Холла – того же серебристого цвета, что и полная луна. Он подсказывает, что сейчас 19.35, и я пропустил свой крайний срок сдачи завтрашней статьи. Я представляю, как разгневанный Брайан Робертсон в своем кабинете гнет стальные прутья и клянет меня на все лады за то, что я не написал двадцать елейных цветистых строк во славу Квинслендского Чемпиона по имени Титус Броз.

Я ловлю взглядом отражение Бевана Пенна в зеркале заднего вида. Он сидит на заднем сиденье. Он смотрит в окно, вверх на полную луну. Он не сказал ни слова с тех пор, как покрышки нашей машины оставили облако гравийной пыли оседать на ту раскидистую джакаранду в Беллбоури. Возможно, он никогда больше не скажет ни слова. Некоторые вещи нельзя выразить словами.

– Негде припарковаться! – говорит Кэйтлин. – Ни одного долбаного места!

Обочины Аделаида-стрит в центральном деловом районе сплошь заставлены машинами.

– Ладно, к черту все, – ворчит Кэйтлин.