ИнтерКыся. Дорога к "звездам" - Владимир Кунин

Мне чуть дурно не стало от всех этих подробностей. Я припомнил кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:

— Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто подобное...

— В сравнении с недавним российским прошлым средневековая трагедия Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы — «киндершпиль». Детские игры, — жестко усмехнулся Мастер. — Если в средние века Коты погибали сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия сожрала более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в бездарных войнах, лагерях и тюрьмах...

— Господи!.. Что же делать? — прошептал я, впадая в глубочайшее уныние. — И вам, и нам?..

— Наверное, ждать Возрождения. Или попытаться создать Ренессанс собственными руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров из эпохи Возрождения: Кольбер, французский политик времен Людовика Четырнадцатого, садясь за работу, окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие и покой... Кардинал Ришелье просто обожал Кошек. И Котов, разумеется... А прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией, красотой и пластичностью Котового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид Минд — «Кошачий Рафаэль» — всю жизнь рисовал только Котов. Француз Теофил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием «Кот»... Последователи нового «кошачьего» культа собирались в Париже на Монмартре, в кафе «Черный кот»... Ну и так далее.

— Потрясающе... — пробормотал я.

И подумал: как мы любим счастливые финалы!..

— А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались буквально королевским почетом, — сказал Мастер. — В отличие от Собак, которых ислам считал «презренными».

Мне показалось, что «Ислам» — это имя Человека, руководителя каких-то нескольких стран. И мне понравилась его мысль о «презренных» Собаках. Я и брякнул:

— И этот Ислам совершенно прав!

Мастер закурил свой «Данхилл» и брезгливо произнес:

— Проявление нетерпимости к другому Виду — это очень неинтеллигентно, Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я пойду осмотрю судно. Ты со мной?

— Нет, — сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исламу, сказал я. — Я полежу, подумаю...

— Это иногда полезно, — саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из каюты.

* * *

Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи, сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и скромно поджав хвост.

Вообще-то на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я получал на это разрешение только лишь в минуты особого к себе расположения.

— Осознал?

— Да... — тихо ответил я.

— Тогда — лапу!

Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а я в благодарность за прощение потерся своим рваным ухом о его синий якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно — еще на первом курсе мореходного училища.

* * *

По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд проход по английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными приливными течениями смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.

Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым днем, тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых там до хрена и больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним никакого интереса. Чего бы Шура там про них ни рассказывал.

Мне вообще Летний сад совсем не понравился. Куча детей — все они обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от них когтями или клыками — дети же!

Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пускают...), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-таки обсираются от злости и страха!

В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской, плавают преисполненные спесивой важности Лебеди. Один взгляд на них, и ты понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по недоразумению могут считаться царственными птицами. Так назвал их Шура. Странно, что Шура — существо ироничное и наблюдательное, не увидел, с какой тупой и холуйской поспешностью эта так называемая Царственная птица подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный кусочек засохшей хлебной корочки!.. Царственная птица с абсолютно лакейской сущностью, да еще с постоянно изогнутой вопросительным знаком длиннющей шеей — ничего более нелепого, по-моему, природа не создавала...

Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, — это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных!

Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в Летнем саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого Старика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали на свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно грандиозный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..

Шура даже почитал мне стихи этого Старика — про Кота и Повара, где Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот — откровенным наглецом. А потом Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Франции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в виду Людей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать — кто у кого чего слямзил! Наш русский Старик у Француза, или Француз «кинул» нашего Старика...

Тем не менее они оба считаются классиками.

* * *

Тьфу, черт меня подери! Прошу прощения. Разболтался не по делу...

Потянуло на НОСТАЛЬГИЮ. Причем ведь отчетливо понимаю, что это НОСТАЛЬГИЯ уже не по Летнему саду, не по его аллеям, наполненным визгом карманных Собачек и криками бабушек и дедушек: «Деточка, оставь Кысю в покое!..» Даже не по тому памятнику толстому Старику с Животными.

Когда в Этом Городе нет моего Шуры, нету Нашего Дома, а в памяти остались только пустырь и щемящие воспоминания о былом — это и НОСТАЛЬГИЕЙ не назовешь. Просто самая обычная и очень болезненная ТОСКА ПО ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, которая уже, наверное, никогда не повторится.

А вот в какую ЖИЗНЬ я теперь плыву — понятия не имею.

Наверное, в ЖИЗНЬ Моего Шуры Плоткина. Потому что иной ЖИЗНИ я себе совершенно не представляю...

* * *

Итак, начнем все сначала.

С обстановки на нашем «Академике Абраме...», в которой мы подходили к канадскому порту Сент-Джонс, и вообще об условиях плавания в районе острова с чисто Собачьим названием — Ньюфаундленд.

Шура говорил, что есть такая порода огромных Собак. Я, правда, ни одной Собаки больше Дога не видел, но Шура сказал, что Дог рядом с Ньюфаундлендом просто Шавка.