Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

словно бы не ехали в кабине, а бежали своим ходом.

— Куда теперь?

Ненашев собрал лоб гармошкой:

— Прямо — наверняка патруль, а куда просёлочная дорога — не знаю.

— Туда и поедем.

Сергей направил машину в просёлок, не обращая внимания на засыпанную снегом колею. Было видно, что ею давно не пользовались. На Ладоге и не по таким трактам приходилось ездить.

— Эта дорога на лесозаготовки, — вдруг вырвалось у молчавшего до этого Вани. — Я ведь местный, не солдат. Меня фрицы в лагерь загребли, как заложника. Там дальше вырубка будет, а потом тупик и озеро. Я сам здесь не хаживал, только по батяниным рассказам помню. Он лесорубом работал.

— А за озером?

Ваня расширил глаза:

— Не знаю, но там леса на много вёрст.

Он сыпал слова горохом, прерываясь, чтобы шумно набрать в себя воздух. Нервничая, он то хватал за рукав Сергея, то клал дрожащие руки себе на колени.

Ненашев тем временем деловито осматривал кабину. Проверив автомат с полным рожком патронов, довольно хмыкнул:

— Не дрейфь, мужики, оружие есть, будем отстреливаться. О, и гранаты!

Он вытащил из ящичка несколько немецких гранат-колотушек, по одной раздал Сергею и Ване, а остальные сунул себе за пазуху.

Машина шла неровно, качая бортами. Сергей подумал, что немецкий грузовик здесь бы не прошёл. Если только танк. Но не будут же фашисты посылать за ними танк. Мысли неслись с бешеной скоростью. Он попытался высчитать, когда пустят погоню. Пока дойдут до лагеря и догонят туда пленных, пока доложат по инстанции, пока вышлют карателей… Получалась фора не меньше часа.

Заметив лёгкую пену снежинок на лобовом стекле, Сергей едва не вскрикнул от радости:

— Смотрите, снег! Засыплет колею — найти нас будет трудно.

На Ванином лице проскользнула улыбка. Он до крови накусал губы, и в трещинке застыла капля крови.

Вместе со снегопадом стала подступать ноябрьская темнота. Ради маскировки Сергей не стал зажигать фары, да и топливо надо поэкономить. Бог знает, сколько доведётся проехать.

Пару раз всем троим приходилось выходить и протаптывать в снегу колею. От спешки и напряжения узлом стягивало мышцы спины. Лесная тишина казалась опасной, а каждый шорох — взрывом гранаты.

Замаячивший вдали берег озера удалось опознать по зарослям камышей, вмёрзших в лёд тёмными факелами.

Ваня вскинул голову, и в его голосе прорезалось отчаяние:

— Всё, приехали?

Ненашев взял автомат:

— Дальше пёхом.

Сергей остановил их:

— Сидеть! Поедем по льду.

Тонкая корка прибрежного льда хрустнула под колёсами яичной скорлупой. Натужная дрожь от двигателя стучала Сергею в кончики пальцев. Не поворачивая головы, он приказал:

— Откройте дверцу, чтобы успеть выпрыгнуть.

Заученным жестом, повторённым тысячу тысяч раз, он нажал на ручку двери. В кабину ворвался холодный ветер. Сергей поймал его губами и засмеялся:

— Свершилось, братцы! Утекли! Как вода в песок утекли!

У него над ухом робко хохотнул Ваня. Он как будто опасался испугать спорхнувшую в руки удачу. Подхватывая общее веселье, раскатисто залился Ненашев. Он по-детски пришлёпывал губами и морщил нос:

— Сбежали! Вот умора! Прыг в машину, и поминай как звали!

Захлёбываясь шальной свободой, они хохотали до слёз и били друг друга по плечам:

— Воля! Кукиш им, гадам!

Сергей опомнился, когда машину повело юзом.

— Молчок, мужики. Дальше поведу вслепую.

Тишина нужна была, чтобы слушать лёд. За много рейсов через Ладогу Сергей научился чувствовать его колебания под колёсами, безошибочно угадывая появления промоин и трещин. В такие минуты он напоминал себе настройщика, поглощённого звуком камертона.

Он на миг включил фары, чтобы определить направление движения. Мощный луч высветил ровную пелену снега, похожую на натянутую простыню. Озеро было большое, и в тёмной дали противоположный берег даже не проглядывался. Значит, надо ехать прямо по курсу, не сворачивая ни на метр, иначе можно сделать круг и вернуться обратно. Ориентиров нет. Сергей вздохнул, вспомнив девушек-регулировщиц на Ладоге, да и медпункт бы не помешал. Немного пробуксовывая на ледяной глади, машина уверенно шла в кромешной тьме. Фары включались лишь на несколько секунд, чтобы прощупать дорогу.

Близость берега Сергей почувствовал по торосам и по тому, как шатко стала идти полуторка. Казалось, ещё вот-вот, и лёд под колёсами разбежится трещинами. Скинув скорость до минимума, он щёлкнул тумблером фар. Резкий свет плеснулся на группу сосёнок, прилепленных на утёсе. Кругом ни души.

— Приехали! — сказал Сергей, и его слова совпали с треском пулемётной очереди.

Разлетевшееся вдребезги лобовое стекло сыпануло в лицо осколками.

— Ложись, занимай круговую оборону! — взвыл Ненашев.

Сергей с силой толкнул Ваню наружу и выхватил гранату. Выстрелы прошили кузов, чиркнув по ватной телогрейке на плече.

Закатившись под колёса, Сергей нащупал запал гранаты. Пальцы срывались. Дождаться гитлеровцев и рвануть. Из-за левого борта приготовился стрелять Ненашев. Рядом, прикрыв руками голову, лежал Ваня.

— Отползай, уходи, — махнул рукой Сергей.

— Нет! Я с вами.

Сергей выглянул из-за колеса.

Наперерез машине с берега сыпались люди. Человек десять. Как раз, чтобы взорвать всех одной гранатой. Надо только выждать.

Он перевёл дыхание и вдруг замер, потому что мужской голос хрипло проорал:

— Хенде хох, фрицы. Гитлер капут! Бросай оружие и выходи по одному!

* * *

Самый поразительный побег из концлагеря совершил лётчик Михаил Иванович Девятаев вместе с группой из девяти военнопленных. Его подвиг во многом предопределил дальнейший ход мировой истории и судьбу России как великой космической державы.

Находясь в плену, Михаил Девятаев угнал секретный фашистский бомбардировщик вместе с системой управления от первой в мире баллистической ракеты Фау-2, а также ценной информацией о первой в мире крылатой ракете большой дальности Фау-1, которые впоследствии стали прототипами советских ракетных систем нового поколения.

Разобраться с побегом приезжали лично высшие чины Рейха Геринг и Борман.

На том месте, где оторвался от земли «Хейнкель-111», ныне установлен гранитный обелиск. Девятаев, который за свой подвиг сначала был заключен в лагерь для военнопленных, а потом получил высшую награду Родины, и его товарищи внесены в Книгу рекордов Гиннесса[54].

* * *

Когда Катя в потёмках добралась до дому, дед спал, а около печки орудовала ухватом соседка тётя Таня. Увидев запорошённую снегом Катю, она брякнула на стол котелок с упревшей перловкой и деловито сказала как своей:

— Лук для каши сама нажаришь, а мне недосуг с вами хороводиться. Дома дел выше крыши.

Ворчливый тон не скрывал лёгкой виноватинки за прошлые обиды, и лицо тёти Тани горело добротой и смущением.

Не скинув кацавейку, Катя оперлась спиной о дверной косяк:

— Спасибо.

На большее не было сил — километры дороги по морозцу