Проклятие любви - Паулина Гейдж

Осознание близкого конца сначала вызвало у нее панику. Нет, – неистово думала Тейе. – Я не готова к смерти! Но такая ее реакция была вызвана всего лишь инстинктом самосохранения, потому что тут же на нее нахлынула волна облегчения. Я устала жить. Я несу груз вины и печали, который со временем будет становиться только тяжелее. Все, кого я любила, ушли, все, кроме моего сына, да и для него было бы лучше, если бы он умер много лет назад. Моя любовь принесла ему только страдание. Египет разрушен. Я обитаю в этом разлагающемся теле, будто тень в погребальной колеснице. Пришло время предстать перед богами. Кобра продолжала смотреть на нее пристальным взглядом, живой символ всего, чему она поклонялась, всего, что ее первый муж так восторженно защищал, всего, чем следовало бы стать их сыну. Вздохнув, она протянула руку. – Ну же, кусай, – прошептала она. – Я готова. На короткий миг Тейе прикоснулась к ней, кожа змеи была сухой и прохладной. Развернув ладонь, она подставила внутреннюю сторону запястья. Она улыбалась.

Змея бросилась. Тейе увидела вспышку света на крошечных, острых ядовитых клыках прежде, чем они глубоко вонзились в ее плоть. Невольно она отпрянула, потянув за собой кобру, прикусив язык, чтобы не вскрикнуть, но потом почувствовала, как змея сползает с нее. Надо разбудить кого-нибудь, – подумала она. – Никто не пожелает убить ее, потому что она священна, но она может причинить кому-нибудь вред. Она пощупала запястье, потом прижала его к груди и легла на спину. Медленно обводя взглядом комнату, она находила успокоение в узнавании знакомых предметов, в легком шевелении Пихи во сне, в лунном свете, который теперь поднимался по дальней стене, в клекоте охотящегося сокола. Тихо утекали минуты. Кожа на запястье начала распухать, образуя болезненные волдыри.

Через час Тейе почувствовала, что ее сердцебиение участилось, и попыталась глубоко вздохнуть, снова на мгновение испытав ужас. Вдруг к горлу подступила тошнота, она резко наклонилась вперед, ее вырвало, потом она, задыхаясь, легла снова. Она ждала такой реакции и была готова к ней, но боги были милостивы, и это больше не повторилось. Она бы задремала, если бы не сумасшедшее сердцебиение. Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Когда наступил рассвет, дышать сделалось тяжело, и, уже в самом конце, она села в постели, мучительно силясь втянуть воздух; ее глаза были широко раскрыты, но уже ничего не видели. У нее не было никакой сознательной последней мысли. Оставалось только томительное ощущение прилипших к промокшему от пота телу простыней и невыносимая боль в сердце.

Эйе явился со своего поста у дверей фараона, как только Хайя вызвал его. Он стоял, глядя на маленькую, изящную фигурку с массой рыжевато-каштановых волос, разметавшихся по подушке. Смерть разгладила властное лицо, будто вернув ему часть нежности, присущей Тейе в юности. Полные губы были чуть приоткрыты в спокойной улыбке. Под полуприкрытыми веками голубые глаза отражали дневной свет, и казалось, будто они насмешливо поблескивают. Подняв обмякшую руку, лежащую поверх покрывала, он перевернул ее ладонью вверх. На запястье ясно проступали следы укуса, окруженные багровыми волдырями. За его спиной всхлипывала Пиха.

– Я ничего не слышала, господин, совсем ничего! Я бы спасла ее, если бы могла. Я плохая служанка!

– О, успокойся! – бросил он, не оборачиваясь. – Никто не обвиняет тебя, Пиха. Закрой дверь и скажи жрецам-сем, пусть подождут. Когда придет фараон, можешь впустить его.

Он присел на корточки перед ложем и долго рассматривал неподвижное лицо. Он не знал, что хотел отыскать, но постепенно им овладела некая странная уверенность. Украдкой взглянув через плечо, он удостоверился, что Пиха чем-то занята в дальнем конце комнаты. Хайя смотрел в окно. Тогда Эйе вытащил из-за пояса короткий нож, быстро и бесшумно срезал вьющийся локон и спрятал его в складки одежды.

– В твоей жизни было очень мало случайного, – прошептал он в смуглое ухо. – Я не верю в так называемый несчастный случай. Да живет твое имя вечно, дорогая Тейе. – Он быстро поцеловал безответные губы и вышел в коридор.

Он уже закрывал за собой дверь, когда подбежал Эхнатон, едва не наступая на пятки вестнику, который возглашал его титулы. Все придворные приникли к полу. Фараон схватил своего носителя опахала за руку.

– Этого не может быть! – закричал он. – Скажи мне, что это не так! Я хочу увидеть ее!

Эйе не успел ответить – фараон уже протискивался в дверь. Эйе поспешил рывком закрыть ее прежде, чем раздадутся жуткие завывания Эхнатона, но безумные стоны преследовали его долго после того, как он выскользнул из прихожей и зашагал со своим эскортом обратно через царскую дорогу.

Эйе очень хотелось поискать утешения в обществе Тии, но, прежде чем он смог урвать драгоценный часок в тишине собственного поместья, ему еще предстояло исполнить одно поручение. Эйе больше не ездил в колеснице. К северному дворцу его отнесли в закрытых носилках наиболее доверенные солдаты, терпеливо сносившие свирепую жару летнего полдня. Обычной тени, которую давали путникам деревья, растущие вдоль широкой дороги, соединявшей дворец с центральной частью города, больше не было. У стены стража Нефертити признала его и пропустила. Он вышел из носилок, и Мерира проводил его внутрь. Северный дворец был таким просторным, что даже в такую невозможную жару сквозняки постоянно гуляли по его комнатам с высоченными потолками, и пот сразу начал охлаждать кожу Эйе.

Нефертити, разговаривавшая со служанками, приветствовала отца с учтивым равнодушием. Эйе попросил, чтобы к нему привели Тутанхатона, и отвернулся, в ожидании задумчиво глядя в окно. Нефертити молчала. Когда мальчик с радостной улыбкой пробежал по выложенному плиткой полу, она жестом приказала служанке выйти. Эйе медленно наклонился и обнял его.

– Рад видеть тебя снова, царевич. Ты счастлив здесь?

– Да, – ответил Тутанхатон. – Я не думал, что мне здесь понравится, но это правда. Я могу делать, что мне хочется и когда хочется. Царица часто играет со мной.

Эйе улыбнулся про себя. Нефертити не теряла даром времени и добилась благосклонности мальчика.

– Я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, – сказал он, глядя в глаза Тутанхатону и отчетливо произнося слова. – Твоя матушка умерла. Было бы правильно, если бы ты стал горевать о ней, но она не хотела, чтобы твоя печаль была слишком сильной. С сегодняшнего дня твоей матушкой будет царица Нефертити.

Нефертити сдавленно вскрикнула и прижала руки к щекам. Доверчивое личико Тутанхатона поворачивалось от одного взрослого к другому.

– Матушка ушла к Атону? – спросил он, мужественно пытаясь справиться с дрожью в голосе.

Эйе обнадеживающе улыбнулся.

– Ну конечно. Ее оправдание обеспечено, и она теперь счастлива. Я принес тебе локон ее волос. – Он вытащил локон и вложил его в детскую ладошку. – Ты должен немедленно пойти и хорошенько спрятать его. Лучше всего в маленькую шкатулочку с плотной крышкой. Храни его бережно. Считай его священным талисманом, амулетом на счастье. Ты должен пообещать мне, что никогда никому не отдашь его.