Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

– …Но идет следствие, процесс…

– Инцест? – весело спросила Хитер. – Моя подруга Фиона сказала, что в их семье был инцест!

Еще один повод уехать из этой страны. Он спросил:

– У тебя лично есть вопросы по поводу случившегося? Она медленно покачала головой.

– Так почему тебя беспокоит следствие?

– Мама, я еду с ними. – Флика говорила твердо и уверенно, крепко держась при этом за столешницу и продолжая лить воду в трубку дренажа. – Едете вы с Хитер или нет.

Флика виртуозно манипулировала людьми, испытывающими чувство вины, так она годами добивалась от родителей желаемого. Теперь она могла получить нечто более серьезное, чем разрешение не делать домашнюю работу но математике.

Осталось написать еще одно приглашение – для людей, которые не могут прийти на вечеринку, но которых ты очень хочешь видеть и вновь просишь об одолжении. Когда Шеп рассказал о Пембе и пригласил к ним присоединиться, Амелия была совершенно не готова бросить все: друзей, работу, любимого мужчину. Она была немного смущена, и он постарался быть с ней предельно откровенным.

– Твоя мама умирает, милая, и она знает об этом. Сейчас у тебя единственный и последний шанс проститься с ней. Может быть, хоть сейчас вы сможете обойтись без взаимных упреков.

Когда Амелия приезжала последний раз в Элмсфорд, она познакомила их с новым другом – вполне приличным парнем, но его визит был не слишком уместным в сложившихся обстоятельствах. Умирающая мать его любимой девушки даже не нашла в себе силы задать подобающие такому случаю вопросы: «Где ты работаешь?», «Каковы дальнейшие планы?», «Откуда ты родом?». Телевизор был включен и показывал кулинарный канал, поэтому нет необходимости объяснять, почему до самого их отъезда все проговорили о картошке.

В основном о пюре: почему людям нравится шелковистая текстура блюда, в которое добавляют много сливок, а не комковатая масса с плохо растолченными кусочками. Шеп сидел и слушал. После двадцати минут обсуждения методов приготовления пюре Шеп едва сдержался, чтобы не вскочить и не закричать: «Послушай, Тедди, или как там тебя зовут. Не сомневаюсь, ты классный парень, но у нас нет времени узнавать тебя лучше. Убирайся из этой комнаты; тебе здесь не место, и твоя подружка притащила тебя сюда только для прикрытия. Чтобы спрятаться за твоей спиной, поскольку ее матери чертовски плохо, и ты последний раз приезжаешь сюда и разговариваешь с ней последний раз в жизни. Если ты позволишь себе и дальше вести разговор о КАРТОШКЕ, ты себе потом этого не простишь».

К чести дочери, стоит сказать, что она добралась до Элмсфорда всего за час, видно, из памяти еще не стерлись воспоминания о той отвратительной сцене. Когда Амелия позвонила в дверь, Шеп только закрыл сайт «Бритиш эруэйз». Он поспешил вниз встретить дочь и был чрезвычайно ей благодарен, что она приехала одна, кроме того, блесток, как и откровенного выреза, не было, накладных ресниц тоже, и волосы были естественного цвета. Худенькая, бледная, с волосами убранными в хвост, в свободных джинсах и растянутой кофте, Амелия до боли была похожа на ту маленькую девочку, которую он катал на спине по всему двору, и именно такую, лишенную нарочитой сексуальности, ему было проще обнять без всякого смущения. Глинис, предупрежденная о приезде дочери, заставила себя встать с кровати и сейчас с трудом спускалась вниз по лестнице, отрицательно помотав головой в ответ на вопросительный взгляд Шепа; она твердо давала понять, что не нуждается в помощи. Впервые за несколько недель она оделась в нормальные вещи, на ней был костюм из искусственного шелка чернильного цвета – один из ее любимых вечерних нарядов. Сверху на свободную рубашку и широкие брюки она надела длинный кардиган и тонкую длинную нитку бус из горного хрусталя. Она даже нарисовала брови. Ее стремление выглядеть лучше, как решил Шеп, не было маскировкой. Это была дань уважения, как и скромный наряд Амелии, мать должна выглядеть шикарно, а дочь соответственно возрасту.

Как только они расселись в гостиной, в дверях появился Зак. К счастью, на этот раз не было ни суеты на кухне, ни приглашенного друга, ни разговоров о пюре.

– Прости, что не приезжала чаще, – сказала Амелия, двигаясь ближе к матери. – Мне правда очень тяжело видеть, что тебе все хуже. Что ты так стараешься держаться… Больно видеть, что ты уже не можешь, как раньше, выступить в роли королевы. Я понимаю, это не лучшее объяснение. Но я старалась узнать о тебе у Зака.

Родители одновременно повернули головы к Заку, по-прежнему стоящему в дверном проеме.

– Да, она строчила мне по пять раз в день. А что вы хотите? Она моя сестра.

– А почему она не строчила мне?

– С Заком… – Амелия отвела взгляд. – Я была уверена, что от Зака всегда узнаю правду. – Она повернулась к матери: – Ненавижу притворство. Это фальшиво, грубо, это… осквернение. Предполагалось, что мы все будем делать вид, что тебе становится лучше, и я… я не хотела запомнить тебя такой.

– Тогда и ты меня прости, – сказала Глинис, взяв дочь за руку. – Но сейчас мы уже не притворяемся, так? У меня для тебя кое-что есть. На память обо мне. – Глинис достала из-за диванной подушки коробку, которую, должно быть, припрятала еще до приезда Амелии. Он увидел нечто похожее на собственный потертый ящик с инструментами. – Это одни из моих первых украшений, – продолжала Глинис. – Я сделала их до того, как заинтересовалась столовыми приборами. Они несколько театральны, и многие женщины, как ты только что сама сказала, «выступать» в них не смогут. Но ты сможешь. В тебе есть величие, ты справишься с этой ролью.

– Ух ты! – воскликнула Амелия с детской непосредственностью, и глаза ее заблестели, когда она надевала массивные браслеты на тонкие руки. Это были именно они. Те самые украшения, в которые Шеп изначально влюбился, как потом и в булавки для галстука, похожие на хрупкие птичьи косточки. – Я любила мерить их в детстве, когда тебя не было дома. Тайно. Я скрывала, но потом несколько раз брала их, когда шла на свидание, ужасно боялась, что ты мне голову оторвешь, если узнаешь. И еще очень боялась поцарапать их. Все друзья были в отпаде, когда я в них приходила, а я говорила: «Это сделала моя мама». Никто не верил. Ах, спасибо, спасибо тебе! Я даже не мечтала об этом.

Мать и дочь предались воспоминаниям, хвалили достоинства друг друга, но, дабы не удаляться от реальности, вспомнили несколько неприятных обеим случаев. Они немного помолчали, вспоминая о том, что еще должны сказать, чтобы после не ругать себя за забывчивость. Затем Амелия на одном дыхании произнесла одну из тех «речей», которые так злили ее мать. Пожалуй, впервые Глинис сидела и спокойно слушала и принимала комплименты. Казалось вполне естественным говорить о том, что она вскоре должна умереть.

Их разговор был столь теплым и добрым, что не стоило затягивать его надолго.

– Желаю вам хорошо провести время в Африке, – сказала Амелия, вставая. – Надеюсь, вы доберетесь до Пембы до того… – Она смутилась, но потом воспрянула духом. – До того, как ты умрешь. И надеюсь, что конец не доставит тебе страданий. Надеюсь, что хоть и не все получилось так, как ты хотела, но все же у тебя была счастливая жизнь, мама.