Тени нашего прошлого. История семьи Милтон - Сара Блейк

– Мы не могли его взять, – взмолилась Китти. – Как мы могли его взять, Огден?

Он наклонился вперед и потянулся за ее рукой. Китти посмотрела на него, сначала неуверенно, но он не отвел взгляда, и она протянула руку ему навстречу, и он сжал ее ладонь.

– Я думала, что помогаю, – повторила Китти.

Огден кивнул.

Она опустила взгляд на их сцепленные пальцы.

– Мы не будем об этом говорить, – сказал он. – Нам не нужно об этом говорить. Больше никогда.

– Но Мосс думает…

– Мосс молод. – Огден умолк. Мосс еще не натолкнулся на стену внутри себя, которая ждет всех мужчин, независимо от эпохи, стену, которая проходит в том месте, где мужчина смотрит в свое стареющее лицо. Стену, о которую бьется Данк, стену, которую видит сам Огден. Он посмотрел на Китти.

– Он думает, что может изменить мир… – Огден вздохнул. – Но мир не меняется. Меняемся только мы…

В его лице была такая глубокая, безнадежная печаль, что Китти отвела взгляд.

– А его друзья? Мистер Полинг? Мистер Леви?

Он долго не отвечал.

– Они хорошие люди.

– Которые не понимают, что к чему.

Огден поднял голову:

– А что к чему?

Китти встала и подошла к его креслу.

– Пойдем, – тихо сказала она. – Уже очень поздно.

Он внимательно посмотрел на нее. Китти кивнула.

– Пойдем, – повторила она.

Окруженный темной водой, Мосс плыл к пристани Уэлдов. Он услышал голоса Реджа и Лена гораздо раньше, чем увидел их силуэты. Приятели разговаривали и курили. Сидели на краю пристани, и огоньки сигарет двигались вверх-вниз на фоне темных фигур. Мосс поднял весла и смотрел на друзей; водная гладь вокруг него была ровной, тихой и спокойной.

Мосс не мог слышать, о чем они говорят, но отчетливо чувствовал непринужденность и свободу их отношений, скрепленных многолетней дружбой. Он никогда не станет для них своим. Редж прав. Они принадлежат к разным племенам. И в это мгновение все, к чему он стремился, все, о чем он мечтал, поднялось в воздух и рухнуло, обратившись в прах. О чем он думал? Что сможет сочинить нечто такое, что изменит мир? Песня была всего лишь мечтой школьника… нет, хуже, просто шуткой… песня вышла за свои границы; он был глупцом, думая, что все так просто. Он всегда был глупцом. Мир больше, чем он. Мир невозможно вместить в себя. Придать ему форму. Можно только смотреть. И он обречен смотреть. Мосс почувствовал отвращение к себе. Он обречен смотреть, сидя за письменным столом в отцовском офисе.

А Редж уйдет.

Мосс опустил весла в воду и налег на них, разворачивая лодку, а затем принялся изо всех сил грести вдоль пролива между островами. Ударами весел по гладкой воде он словно хотел избавиться от своей тоски и беспомощности. От белого, измученного лица Джоан и праведной ярости Эвелин там, на скалах. От фигуры матери на пороге дома и сомнений отца. От того, что носил в себе, не подозревая об этом, и что, несмотря ни на что, сорвалось с его губ. Ублюдок. Он продолжал грести, с каждым ударом весел удаляясь от всего, что любил, греб так яростно, что наскочил на скалистый уступ раньше, чем увидел его. Весло застряло между камнями, и Мосса в одно мгновение выбросило из лодки; падая, он с силой ударился головой о деревянный корпус, и вода, такая холодная и чистая, сомкнулась над ним в это последнее мгновение его жизни.

Утреннее небо было ярким и синим. Китти молча отбросила одеяло, спустила ноги с кровати и встала. Халат лежал в верхнем ящике комода рядом с шапочкой для купания, и Китти сбросила ночную рубашку, надела халат, а потом обернула вокруг талии полотенце, для тепла.

Коридор второго этажа был пуст; снизу тоже не доносилось ни звука. Китти спустилась по лестнице навстречу новому дню. Лужайка была немного помята, у флагштока лежали перевернутые большие термоконтейнеры. Она спустилась по склону холма к лесу и пошла к площадке для пикника; кеды быстро намокли от росы.

Здесь ее встретил тот же легкий беспорядок – столы, вазы, чьи-то забытые шлепанцы в траве. Китти прошла к скалам, остановилась и стала смотреть на воду.

Что-то застряло в сетке для омаров, в которой вечером охлаждали пиво, какая-то тряпка, нет… Она замерла, не в силах пошевелиться. Не тряпка, а куртка. В сетке запуталась чья-то куртка. С трудом передвигая ноги, Китти сделала еще несколько шагов. Она попыталась подойти ближе, но обнаружила, что нужно поднять ноги, чтобы переступить через камни и подойти к кромке воды, где плавала эта вещь. Полосатая куртка.

– Нет. – Она не узнала свой голос, словно застрявший в горле.

Быстро. Быстро. Может, он там, под водой, застрял и не может выбраться. Быстро. Теперь к ней вернулись силы, словно внутри распрямилась какая-то пружина. На ватных ногах Китти сошла по камням к раскрытой сетке для омаров и тяжело опустилась на гранит. Рукав куртки был пуст. Как она могла этого не заметить? Почувствовав облегчение, она застонала; хриплое, прерывистое дыхание вырывалось из ее груди. Слава богу. Она сидела, тщетно пытаясь отдышаться.

Со стороны пролива послышалась береговая сирена, и тут же в ответ от дальнего конца острова Крокетт раздался протяжный гудок парома, направлявшегося из Виналхейвена в Рокленд. Эти две привычные ноты были голосами острова, успокаивающими, внушающими уверенность, – сигналом безопасности. Китти повернулась к этим звукам, к бую и парому, и увидела что-то выброшенное на скалы. Что-то белое, большое и мокрое, размером с детский матрас, лежало на широком гранитном уступе. Это был мужчина в нижней рубашке; руки его были раскинуты в стороны, под неестественным углом, как будто их оторвали, а потом снова пришили.

Они похоронили Мосса на кладбище на холме за домом, рядом с могилами Крокеттов. Месяц спустя Огден провел Эвелин к алтарю и отдал в жены Дикки Пратту.

Ничего не сбылось, думала Джоан, глядя в зеркало в кабинете врача, после того как он сообщил ей новость. Она вглядывалась в свое лицо. Как бы то ни было, приходится играть теми картами, которые тебе сданы, – и выигрывать. Очень хорошо. Она повернулась, открыла дверь и кивком попрощалась с девушкой за пишущей машинкой, которая с явным удовольствием передвигала каретку и быстро и без ошибок заполняла словами чистые листы. Очень хорошо. Джоан вышла на улицу, вдохнула осенний воздух и пошла к парку, где ее ждал Фенно Уэлд, с его милым раскатистым смехом, с его преданностью. Джоан. Увидев ее, он встал со скамьи. Джоан опустила голову. «Ни к чему ждать», – сказала она.

Джоан вышла за Фенно. У них родилась девочка, и они назвали ее Эвелин, в честь Эвелин, которая поцеловала сестру, держа на руках своего новорожденного, Генри. «Эвелин в честь Эвелин, в честь Эвелин, в честь Эвелин», – с довольным видом промурлыкала Эвелин. Пятая в ряду.