Дочь для волка - Ханна Уиттен

– Зачем? – прерывающимся голосом спросил Эммон. – Зачем тебе вытаскивать остальных? Они тебя в это впутали! Они – причина всего этого!

Взгляд Солмира стал ледяным. Он пошевелил губами, будто действительно мог объяснить свое решение. Потряс головой, словно сдаваясь, и произнес:

– Потому, что это все равно произойдет. Их возвращение неизбежно.

И добавил после паузы гораздо резче:

– И чем дольше им придется готовить свое возвращение, тем более ужасным оно будет.

Земля снова содрогнулась. И опять, на этот раз ощутимее.

Минус четыре.

Рэд и Эммон смотрели друг на друга через границу, которую Волк не мог пересечь, и в его янтарных, пронизанных зеленью глазах снова вспыхнуло то обещание, которое он дал ей.

«Да весь мир сгорит прежде, чем я причиню тебе боль».

Рэд поняла, что он собирается сделать, – его мысли были для нее открытой книгой. Она стиснула зубы и зарычала:

– И не…

Эммон склонил голову набок и потащил из нее корни Диколесья, вырывая их все. Подняв голову, он зарычал в небо от боли. И тут Рэд поняла, что, говоря о сгорающем мире, кое о чем Эммон умолчал.

Он даст миру сгореть – но сгорит с ним вместе.

Рэд закричала, вцепившись пальцами в землю.

– Верни их! Проклятие, верни их!

Но Диколесье ее не послушало. Она закашлялась, выплевывая окровавленные листья и узлы корней. В отчаянии хотела было засунуть их обратно в рот и проглотить, но все это уже было бесполезно. Она снова была всего лишь человеком – только кости, внутренности и кровь.

Ветки, корни и плети вьюнка, опутывавшие Эммона, вдруг сжались, как кулак. И ослабли. Судорога прошла по его позвоночнику. Эммон содрогнулся всем телом и упал на колени. Жилы у него на шее и плечах напряглись до предела, как корни выпирая из-под кожи, видной в прорехах порванной одежды. Он вцепился пальцами в землю. Его вены пульсировали тусклым, но хорошо заметным золотистым свечением.

– Сдавайся, Эммон, – пробормотал Солмир. На Рэд он даже не посмотрел; то, что происходило сейчас, было только между ним и Волком. – Сдавайся.

И мгновение спустя Волк застыл неподвижно.

Все замерло – весь мир, который должен был вот-вот полететь в тартарары. Файф и Лира замерли, как статуи. На щеках Лиры заблестели слезы.

И в этот миг невыносимой тишины выбор был сделан.

Лес позади Эммона взметнулся зеленой волной из корней, ветвей, плетей вьюнка и шипов. Страж-древа согнулись к нему, протягивая острые белые пальцы. Они проткнули его кожу и потекли внутрь, становясь светом, наполняя его вены сияющей зеленью. От Волка осталось только мертвое тело, и сейчас Диколесье, его магическая сущность наполняла своего Стража, как дождь наполняет сухое русло реки. Магия все вливалась и вливалась в Эммона, Диколесье обрушилось ему на спину. Лес возвращался, скручиваясь, в свой побег.

Эммон встал.

Он выпрямился во весь рост, на глазах становясь все выше – семь футов, восемь. По земле протянулась его длинная тень. Белки вокруг янтарных радужек налились чистой изумрудной зеленью. Плющ проклюнулся в длинных черных волосах, обвил запястья. Полосы коры покрыли руки вместо кожи. Изо лба, как два рога, высунулись толстые ветви.

Все те мелкие изменения – осколки магии Диколесья, застревавшие в Эммоне, пока он колдовал в одиночку, теряя себя шаг за шагом, то, что он пытался остановить, предлагая вместо этого лесу свою кровь, – все это было бледной тенью того, что произошло с Эммоном сейчас.

Лес превратил человека в бога.

Эммон – то, чем он был раньше, – обратил взгляд своих странных глаз, глаз бога, на Рэд, съежившуюся в грязи, и она поняла. Он наконец сдался. Перестал балансировать на грани невозможного, перестал пытаться быть одновременно и человеком и лесом; быть и костями и ветвями. Он втянул в себя весь лес, и сияющая сеть Диколесья, войдя в него, поглотила его личность, все, кем он был раньше.

На этот раз он позволил Диколесью взять себя. Он отдался лесу, чтобы спасти ее. И в этих нечеловеческих глазах уже не было ничего от мужчины, которого она любила.

Рыдающая Рэд ощутила солоноватый привкус крови у себя на губах.

Солмир рассмеялся – низко, печально.

– Волки и их жертвы.

Раздался последний ужасающий треск, словно раскололась сама земля. Сквозь слезы Рэд увидела, как упала пятая, последняя жрица. На ноже Кири блеснула кровь. Верховная жрица нырнула в рощу. В тот же миг оттуда вылетел Лир, рухнул на землю и замер. Тени вырвались из земли вокруг оскверненных страж-древ, создав вокруг рощи кольцо трепещущей тьмы.

Солмир снова сделал тот странный жест. Издавая шорохи, место которым лишь в кошмарах, тени покатились к нему по земле черной волной, слетелись к нему, как птицы. Они облепили Солмира, окружали его тьмой, сделали его выше ростом.

Ухмыляясь среди бурлящих теней, он кивнул.

И тогда Диколесье – Эммон – с ревом ринулся вперед.

Диколесье больше не было лесом. Оно вырвало себя с корнем, приняло другую форму. Теперь все оно находилось в теле Эммона, опутанном колючим вьюнком. Эммона больше не было, лишь Диколесье в облике человека стояло перед ними.

Когда оно бросилось на Солмира, земля задрожала.

Рэд села на корточки. Магия холода больше не прижимала ее к земле, горло больше не пересыхало от ужаса и страха. Бог леса по-прежнему выглядел как Эммон, это было его лицо с резкими чертами, его темные волосы. Но двигался он совершенно не по-человечески. Туман стекал по его ветвям, он ронял листья, которые кружились на ветру. Солмир был глубокой тенью, Эммон – золотым сиянием. И оба были ужасны.

Эммон – тот, кто был Эммоном, но больше уже им не являлся, и, о Короли, даже это она скоро потеряет, – ударил Солмира кулаком в челюсть. Обломки коры и листья брызнули во все стороны. Голова Короля резко дернулась в сторону. Но все же губы его искривила острая, почти ликующая ухмылка.

– А ведь мог тихо и спокойно умереть. – Солмир вытер кровь со рта тыльной стороной запястья. Тени окутывали его, как черная латная рукавица. – Волки умирают проще, чем боги.

Лира стояла на краю леса, не веря своим глазам. Зарычав, она бросилась вперед, через границу Диколесья, которую так долго не могла перейти и которой больше не существовало. Схватила с земли свой тор. Файф без колебаний последовал за ней. Позади них по-прежнему простирался лес, но теперь он был совсем другим, приглушенных цветов. В небе над ним – обычном небе – высыпали звезды. Все, что делало этот лес Диколесьем, теперь находилось в Эммоне.

Тела жриц в белых, заляпанных кровью одеждах лежали между оскверненными страж-древами на границе рощи, их кровь стекала на корни. Кири нигде не было видно. Лир очнулся, начал отползать от деревьев. Кровь из раны на лбу заливала ему глаза.