Алые сердца - Тун Хуа

– Минувшей зимой во время снегопадов от холода погибло немало коров и овец. В этом году вы, должно быть, приняли меры?

Цзоин Иргэн Гьоро тут же принялся подробно отвечать на вопрос Его Величества.

Взяв поднос, я вышла, думая о том, что, вопреки ожиданиям, Цзоин Иргэн Гьоро ничем не уступал ни разнузданному и непослушному тринадцатому принцу, ни ясно мыслящему и незаурядному четырнадцатому. Нельзя сказать, что он был необыкновенным красавцем, однако в его чертах угадывались ум и прямолинейность, и держался он с непринужденностью и великодушием, заставляя любого, кто смотрел на него, вспомнить сокола, парящего высоко в небесах. У господина Суван Гувалгия глаз оказался наметан. Осталось лишь понять, предназначены ли они с Миньминь друг другу.

Целыми днями пребывая в заботах, я даже не заметила, как пролетело два месяца. На следующий день монголы должны были уехать, и сегодня вечером император Канси устроил для них прощальный пир.

Император Канси занимал центральное место, господин Суван Гувалгия сидел рядом, а принцы, молодые господа и сопровождающие сановники устроились вокруг. Окинув всех внимательным взглядом, Его Величество улыбнулся и спросил меня:

– Ты два месяца трудилась не покладая рук, так почему так темно, что не видно ни зги?

– Еще не зажигали ламп, – с поклоном ответила я. – Как только их зажгут, все станет видно. Если Вашему Величеству угодно посмотреть, ваша покорная служанка прикажет начинать.

Император Канси с улыбкой перевел взгляд на господина Суван Гувалгия и молодого господина Цзоина. Оба поспешили поклониться и радостно отозвались:

– Как будет угодно Вашему Величеству.

Император кивнул мне. Я взглянула на Ли Дэцюаня, и он тоже кивнул. Поскольку скоро все костры и лампы поблизости должны были быть потушены, я заранее сообщила об этом Его Величеству, и Ли Дэцюань усилил охрану – сейчас возле императора стояло четыре телохранителя. Наследник престола и остальные принцы, не ожидая подобного, удивленно посмотрели на них, но, видя, что император ведет беседу и смеется как ни в чем не бывало, тоже расслабились.

Взяв в руки бронзовый колокольчик, я поклонилась императору Канси со словами:

– Ваше Величество, ваша покорная служанка сейчас велит погасить лампы.

Император кивнул. Я трижды тряхнула колокольчик, и в одно мгновение все светильники разом погасли, погрузив лагерь в непроглядную тьму. Принцы и сановники, не готовые к тому, что в мгновение ока наступит полная темнота, не смогли сдержать изумленных возгласов. Мое сердце возликовало: именно этого я и ждала, а значит, не зря потратила столько душевных сил и времени на подготовку.

Дав всем немного привыкнуть к темноте, я заставила себя успокоиться и снова дважды позвонила в колокольчик. В темноте медленно загорелись тусклые голубые огоньки, что раскачивались, поднимаясь то выше, то ниже, будто волны, заставляя вспомнить колышущийся в лунном свете океан.

Едва слышно запел моринхур[97], отчего защемило сердце. Над огоньками медленно поднялась яркая луна: сперва узкий серп, затем – половина и, наконец, полный диск. Сидевшие перед сценой люди, запрокинув головы, наблюдали за диковинным зрелищем, и со всех сторон доносились тихие возгласы удивления.

Звуки моринхура стали отчетливее, словно следуя за поднимающейся луной, – это музыкант в темноте подошел ближе. После нескольких ударов барабана внутри диска луны появилась девушка, «не худа, не полна, сложена по законам гармонии»[98]. Она будто плыла вперед, одежды ее развевались, источая дивный аромат. В ее прическе покачивались золотые шпильки с яшмовыми подвесками, а широкие рукава и длинный пояс легонько колыхались на ветру. Она была точь-в-точь как одна из прекрасных летящих апсар[99], что изображены на стенах пещер Могао в Дуньхуане. Девушка словно хотела взлететь, но не взлетала, желала спуститься на землю, но колебалась.

Стоя на фоне луны, девушка была для зрителей лишь черным силуэтом, но и этого было достаточно, чтобы вспомнились строки: «Как вспугнутый лебедь парит, с летящим драконом изяществом схожа…» Она выглядела обворожительной, утонченной и вместе с тем холодной и надменной небожительницей, заставляющей других чувствовать себя неполноценными рядом с ней.

Звуки струн и барабанов резко стихли, и в наступившей тишине можно было услышать, как падает иголка. Все взгляды были прикованы к фее на фоне луны, будто гадая: она вот-вот уйдет или только пришла? В мертвой тишине внезапно послышались пронзительные звуки пипы[100], заставив зрителей вздрогнуть.

Не успели зрители оправиться от изумления, как фея взмахнула рукавами, качнула изящным и гибким, как ива, станом, и ее шелковый пояс затрепетал на ветру. «Похожа на месяц – легкое облачко ее от очей скрывает. Порхает-порхает, точно снежинки, влекомые вихрем, влекомые долгим ветром. Издалека глядишь на нее – ярка, как солнце, встающее в утренней дымке; ближе она подойдет – вод прозрачных чистый и скромный житель – лотос». «Законов нет движеньям их: крутой утес, спокойный плес, идут, стоят, уходят вновь…»

Танец на лунном диске ошеломил всех. Мало-помалу звуки пипы начали затихать, пока наконец не стали едва слышны. Луна стала потихоньку скатываться ниже, ее сияние меркло, и силуэт танцующей феи становился все более размытым, пока вместе с луной не пропал во тьме. На сцене остались лишь беззвучно колыхающиеся голубые волны; казалось, они пребывали в растерянности и беспокойстве, совсем как люди, что сидели перед сценой.

Я обвела зрителей взглядом. На лице сидевшего поблизости наследного принца сменялись непередаваемые эмоции; девятый принц смотрел на сцену, широко распахнув глаза и приоткрыв рот; молодой господин Иргэн Гьоро, внешне сохраняя невозмутимость, невольно наклонился вперед, будто хотел удержать медленно таявшую луну. Я взглянула на тринадцатого принца, на лице которого были написаны неподдельный восторг и восхищение, и, не удержавшись, тихонько засмеялась. Теперь, когда ты будешь глядеть на луну, в твоей памяти наверняка хотя бы мельком, но проскользнет силуэт Миньминь, ведь так?

Подняв колокольчик, я позвонила трижды. Все огни на сцене мгновенно погасли, и мир снова утонул в кромешной тьме. Лишь тогда зрители наконец пришли в себя и восхищенно завздыхали на разные лады.

– Чудесный танец на луне! – раздался вдруг одобрительный возглас императора Канси.