Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

Кузина ехала в Палестину в мужской одежде. У группы имелись поддельные документы, но они должны были понадобиться только в Венгрии. Регина зашила латвийский паспорт в подкладку суконной, крестьянской куртки. Улыбнувшись, она указала на темные локоны:

– Волосы я завтра постригу. Мы с девочками договорились, что друг другу поможем.

Наримуне покуривал сигарету.

– Я должен ее увидеть, должен… – быстро надев пиджак, он сунул в карман кошелек. Дверь консульской квартиры хлопнула. Наримуне выскочил на пустынную, усаженную цветущими липами улицу. Оглядевшись, он побежал к аллее Свободы, где, на углу, была стоянка такси.

Граф издалека увидел коротко стриженую, темноволосую голову. Дизель осаждали пассажиры, окна вагона открыли настежь. Кузина стояла рядом с равом Горовицем. Наримуне понял, что Аарон дает кузине последние наставления, перед прощанием. Граф, невольно, улыбнулся:

– Он ее самый близкий родственник, он ее старше на десять лет. Он волнуется. Тем более, никто знал, что Регина-сан жива. Никто не знал, что у покойного Натана Горовица была жена, дети… – с новой прической ее волосы стали кудрявыми. Завитки спускались на смуглую, нежную шею. Девушка надела потрепанные, крестьянские брюки, сапоги и суконную курточку. На плече висела холщовая сумка, у маленьких ног валялся вещевой мешок. Наримуне видел фотографии мадемуазель Аржан, в брюках и смокинге, с унизанными бриллиантами, длинными пальцами, с тяжелыми ожерельями на шее.

– Они сестры, – Наримуне шел к зеленому вагону дизеля, – у них стать похожа. Регина-сан только ниже ростом… – девушка была вровень графу, с его пятью футами пятью дюймами:

– Мы с Джоном смеялись, в Кембридже, – вспомнил Наримуне, – японцы должны быть ниже европейцев, а я его выше. Джон ранен, у него осколок в спине… – тетя Юджиния, в телеграмме, написала, что врачи обещают герцогу полное выздоровление, в течение месяца: «Легкие и позвоночник не затронуты, слава Богу. Ранение не тяжелое».

– Теодор пропал без вести, а немцы, в любую минуту, могут войти в Париж. Кто позаботится, о пожилой, больной женщине, и молодой девушке… – вскинув упрямый подбородок, Регина-сан сжала темно-красные губы. Наримуне понял, что девушке слова рава Горовица оказались не по душе.

Регина, действительно, вздохнула:

– Аарон, я пошлю телеграмму, из Будапешта. Адрес дяди Хаима ты дал. Я его не потеряю, обещаю. Я очень аккуратная… – вечером, приводя в порядок вещи, помогая товаркам, стричь волосы, она думала о Наримуне.

– Он не придет на вокзал, – Регина, ворочалась на узкой кровати, в квартире знакомой учительницы, – зачем? Мы с ним попрощались. Список для маленького я оставила… – она слышала мягкий, красивый голос кузена:

– Я ребенком уехал из нашего замка, в Киото. Императорская семья отбирает товарищей по обучению, для принцев. Они в обычные школы не ходят… – Регина заметила, что граф пытается скрыть улыбку, – для них устраивают особый класс. Приглашают детей аристократов. Это традиция, с давних времен… – кузену преподавали языки, фехтование, чайную церемонию, искусство стихосложения и даже борьбу. Наримуне заварил чай:

– Математику, и все остальное мы тоже учили. Но дворянин должен знать подобные вещи. Как у вас, у евреев, все мальчики занимаются Торой… – Регина покачала головой:

– Сейчас не все. Кузен Авраам вряд ли Тору открывал. То есть открывал, – она рассмеялась, – но как ученый… – Регина слушала наставления рава Горовица:

– Я больше не увижу Наримуне. И маленького не увижу… – ребенок засыпал, прижавшись к ней. Регина пела ему колыбельные. Она учила Йошикуни рисовать, рассказывала ему о деревьях и цветах в саду. Они плескались водой, из пруда, играли в прятки. Мальчик, обнимая ее, шептал: «Мама». У него были теплые, смуглые ладошки. Он, упрямо, хотел, есть сам. Йошикуни помогал Регине убирать со стола и складывал свои игрушки. Мальчик напоминал отца, но Регина видела европейские черты лица ребенка. Глаза у него были почти не раскосые, темные, большие, с длинными ресницами. На носу и щеках рассыпались веснушки. Регина не спрашивала у кузена о покойной матери мальчика:

– Она, наверное, европейка. Бедное дитя, отец о нем заботится, любит его, но матери никто не заменит… – Регина, ночью, сжала в кулаке угол одеяла:

– У вас разные дороги. Он аристократ, не еврей. Забудь о нем, забудь… – доктор Судаков, встретил девушек, во главе с Региной, на вокзале. Он коротко кивнул, увидев их одежду: «Хорошо».

Регина заметила, как смотрит на нее кузен Авраам. В обычно спокойных, серых глазах мелькало жадное, настойчивое выражение. Он выделял Регину из всех остальных, но группа знала, что они дальние родственники, в этом ничего странного не было. Регина думала о ночевках по пути, в лесу, о том, что им всегда придется быть рядом:

– Он может начать… – Регина отогнала эти мысли:

– Он никогда так не поступит. Я сказала, что в Израиле мы все решим. Он подождет… – девушка, незаметно, сжала тонкие пальцы:

– А что потом? Он хороший человек, достойный, он меня любит. Поставим хупу, я останусь в кибуце, а он уедет обратно в Европу. Я буду его ждать. А если ребенок родится? Но так нельзя, не по любви… – Регина, не выспавшись, зевала, по дороге на вокзал.

Наримуне заметил, что она берется за вещевой мешок. Остальные, судя по всему, сидели в вагоне. Он подошел ближе. Аарон, удивленно, сказал:

– Ты что здесь… – граф ничего не слышал. Под серо-голубыми, большими глазами виднелись темные круги. Она прикусила губу:

– Кузен, вы работали, всю ночь, с визами. Не стоило… Вы малыша одного оставили… – Наримуне подхватил мешок. Граф, нарочито весело, сказал:

– Меня такси ждет, а Йошикуни спокойно спит. Он поздняя пташка. Впрочем, вы знаете… – Регина знала.

За три дня она привыкла к легкому топоту ног ребенка. Мальчик появлялся на кухне ближе к десяти утра. Регина успевала накормить завтраком дипломатов, поесть сама, и поставить на плиту кастрюли с обедом. Она сидела, за чашкой кофе, читая газету, на идиш. Йошикуни залезал к ней на колени:

– Молока. Хочу молока, с вафлями, мамочка… – Регина гладила черные волосы мальчика: «Сначала умоемся, и почистим зубы». Он был тепленький, с растрепанной головой. Набирая в ладошки воду, он смешно фыркал. После умывания у него на носу, все равно, оставался зубной порошок. Регина целовала прохладные щечки: «Сейчас будут вафли, мой милый».

Наримуне помог ей зайти в вагон и передал мешок:

– Хорошей дороги… – он замялся, – кузина. Спасибо за все, за то, что вы… – она часто дышала, щеки раскраснелись. Регина сглотнула:

– Скажите маленькому, что я напишу, из Палестины. Швеция нейтральная страна, письмо дойдет. Напишу, пришлю рисунки, сувениры… – она взяла адрес Наримуне. Граф смотрел на нее:

– Может быть, попросить, чтобы она и мне написала? Короткую весточку, чтобы узнать, как у нее дела. Она, наверное, замуж выйдет, за еврея. Нет, зачем, зачем… – локомотив свистнул. Регина услышала смешливый голос: «Это, наверное, и есть его светлость граф?». Белокурая голова Волка высунулась в растворенные двери тамбура. Забрав у Регины мешок, он подал руку Наримуне: