На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

Взвод получил новые ружья, Симонова. Пополнились, помню, ребята из Молдавии к нам пришли, с одним из них, Сашей Зааком, мы сдружились. Мне командир говорит: выбирай самых здоровых, чтобы ПТР могли таскать. Вот, я Сашку стрелять учил. Говорю ему: приклад плотней к плечу прижимай, у ПТР отдача была очень сильная. Шибануло его первый раз здорово. Учили ребят тактике боя, на собственном опыте, полученном в Заполярье. Беседы проводили, оружие изучали.

В феврале погрузились в ж/д вагоны и поехали в западном направлении через Польшу на Дрезден, Польша уже освобожденная была. Не добрались мы до Дрездена, бригаду быстро повернули на юг, на Моравску-Остраву, в Чехословакию.

Погода была отвратительная, конец марта, дожди. Местность болотистая, наши танки и самоходки не смогли пройти, в общем, атаковали в основном пехотой. В районе Моравска-Остравы немцы очень сильно укрепились. Дома с каменными фундаментами, в каждом подвале огневая точка. Артиллерия дом разрушает, а они из подвала все равно по нам бьют. Немцы нас обстреливали днем и ночью из минометов и артиллерии. Иногда только свист слышишь, снаряд рядом проходит.

Саша Заак погиб от пули в первых боях. Я считаю, от недостаточного опыта. Хотя и учили мы молодежь, как правильно перебегать, маскироваться, в горячке первого боя многие все забывали.

Под Остравой же погиб и мой командир, Григорий Иноземцев. Я уже говорил, что к спиртному был равнодушен, потому и запас спирта хранился у меня, а Григорий Александрович выпить любил. Пожалуй, единственный его недостаток. Уж как я его уговаривал, а он: налей да налей. В Чехословакии кушать часто приходилось то, что в домах найдем. Это не Россия, где все выжжено. В Польше и Чехословакии немцы все сохранили. В подвалах консервы, сало, живность у жителей была. Достали мы поросенка, сели мясо жарить, подошли еще автоматчики, командир меня уговорил, выпили.

Вдруг идет подполковник Евменов Ефим Георгиевич, наш комбриг. Видит, бой идет, мы сидим, закусываем.

– Иноземцев, – говорит, – бери связного, – был у нас один карел связным, – Осипова, пома своего, и давай, принимай командование стрелковой ротой. Доберешься до них, доложи, как и что, и продолжай наступление. Мы вас пулеметами и минометами поддержим.

Эта рота штурмовала высотку, на которой стояли дома, занятые немцами. Командир роты был ранен, стрелки залегли у подножия высоты, и связь с ними пропала. Они и не отступали, и не наступали, видимо, немцы их прижали огнем.

Мы дошли до дороги, которая шла параллельно переднему краю, залегли в кювете, до наших около трехсот метров оставалось, но немцы сильно били из минометов. Знаешь, такие маленькие ротные минометы у них были, как и у нас. Через дорогу идти опасно, заметят, день-то ясный стоял, видимость хорошая. Я ему говорю: давай обойдем где-нибудь сбоку. Он выпивший был: нет, говорит, здесь пойдем. И рванул вперед, я за ним, потом связной с катушками и наши морпехи. Немцы заметили, начали по нам стрелять. Наши минометчики тоже по ним активно бьют. Сто метров оставалось до залегшей роты, Иноземцев был справа от меня, метрах в шести, когда его ранило. Я к нему подполз, у него небольшая рана на затылке. Он говорит: Вовка, перевяжи меня. Индивидуальный пакет у него взял, перевязал. Стрелку говорю: тащи его в санчасть, а сам со связным и другими автоматчиками вперед быстрей пополз, чтобы из-под обстрела выйти. Следом за нами еще морпехи пошли, второй эшелон, и высотку эту мы быстро заняли. О том, что Григорий Александрович погиб от этого ранения, я узнал позже, во львовском госпитале.

Наступление на Моравску-Остраву продолжалось. 23 марта я участвовал в очередной атаке. Услышал, как летит мина, и где-то недалеко за мной – взрыв. Я прибавил ходу, вперед. Вдруг впереди взрыв. Упал на мокрую землю, в грязь, и какое-то время инстинктивно полз вперед. Только потом почувствовал боль в левой кисти и заметил кровь на руке. Перевязал себе руку и догнал своих ребят, которые закреплялись на новом рубеже. К вечеру перестрелка стихла, пошел в санчасть. Там посмотрели, перебиты кости двух пальцев, фаланги на коже висят, рана вся в грязи, возможно заражение, отправили в санбат. В санбате ампутировали пальцы, обработали рану и на попутной машине переправили в эвакогоспиталь, во Львов.

Кисть руки сильно опухла и стала сине-фиолетового цвета. Позже узнал, что хотели отрезать ее. Спасибо врачам, спасли мне руку. Несколько дней делали в нее уколы и ставили в вены капельницы. Постепенно посинение и опухоль сошли, но рукой я еще долго не мог шевелить.

Во Львове встретил День Победы 9 Мая 1945 года, узнал о смерти моего командира Г.А. Иноземцева, о чем написал в Новосибирск, где жили его жена и пятилетний сын Вова. В госпитале же узнал, что те, кто в 40-м году после десятилетки были призваны в Красную армию, могут продолжить учебу. Я тут же, на больничной койке, написал заявление в Поволжский лесотехнический институт и был принят без экзаменов, несмотря на уже начавшийся учебный год. В октябре 1945 года демобилизовался, уже будучи студентом первого курса.

– Я родился в Сумской области 1 мая 1924 года. Родители мои были простые крестьяне, причем из самых бедных, и родился я не в селе, как указано в свидетельстве о рождении, а на хуторе Четвертыновка, в котором было всего 9 домов, он располагался от села в 2 км. До коллективизации наше хозяйство состояло из 1 коровы, а детей было 8 человек: 6 братьев и 2 сестры. Отец у меня работал кровельщиком хат, крыл крыши соломой, бывало, пойдет в село, и 2 недели его нет, выполняет работы. Отец в армии не служил и в Гражданской войне участия не принимал. Коллективизация так прошла – троих старших братьев власть мобилизовала и послала на проведение в районе коллективизации, они были, можно сказать, ее организаторами. На хуторе у нас никого не раскулачивали, братья ездили по большим селам, вот там сложнее было. По ним стреляли, братья отстреливались, но что говорить, хозяйство после коллективизации хорошо поднялось. В нашем селе Чуйковка был создан колхоз, некоторых раскулачили. Тем временем я пошел в село в первый класс. Тяжеловато было, приходилось топать 2 км туда и обратно. После двух классов брат Николай меня к себе забрал, я жил у него три года в г. Гадяче. Николай работал в райисполкоме, ездил по селам и строил колхозы. Там я проучился с 3-го по 6-й класс. Потом меня забрал другой брат, Никита, в г. Остер в 60 км от Киева, где я закончил 7-й класс, откуда в 1939 г. пошел учиться в Киевский железнодорожный техникум. В Киеве жил наш родственник дядя Миша, который был главным инженером «Киевэнерго». Он меня забрал к себе, я у него на квартире жил. Тогда деньги за учебу не надо было платить, кроме того, мне всегда утром давали 3 рубля на день. В техникуме 1 раз в неделю по 2 часа нам преподавали военное дело, давали и строевую подготовку, и стрельбу из винтовок. Я там изучил и пулемет «максим», и винтовку «трехлинейку». Учил нас кадровый военный, старший лейтенант. Кроме того, летом на неделю всех учащихся вывозили в лес, где нам преподавали противохимическую защиту, которая в основном сводилась к надеванию противогазов, как их надеть правильно, как носить. Также в лагере мы делали кроссы по 20 км, только без противогазов, хотя требовали так: надеть противогаз, немного пробежать, снять и дальше уже без противогаза бежать. Форму нам не выдавали, мы занимались только в своем гражданском. До войны в Киеве показывали много фильмов, особенно мне запомнился «Чапаев», мы пацанами лазили в зал под скамейки и ждали, когда начнется фильм. Особенно нам нравился Чапаев, и Петька, и Анка. И сам дух фильма очень отвечал тому времени, я этот фильм раз 5 или 7 смотрел. Но вот ощущения надвигающейся войны в городе не было, потому что за громкие разговоры о войне Сталин и посадить мог.