Сочинения в двух томах. Том 1 - Макс Пембертон

О ВОЗВРАЩЕНИИ СВОЕГО БРАТА

В ЗАМОК ДИПДИН

Меня просили написать вкратце все, что я знаю о генерале Фордибрасе и о таинственном отъезде моего брата из Англии летом 1904 года.

Брат мой, сколько мне помнится, встретился в первый раз с генералом Фордибрасом в Лондоне, в декабре прошлого года, на великосветском базаре. Об этом обстоятельстве он сообщил мне после своего возвращения. Я помню очень хорошо, что генерал в один весенний день явился из Ньюмаркета и завтракал с нами. Это чрезвычайно статный, видный человек, разговаривающий с заметным американским акцентом и манерами, ясно указывающими на его французское происхождение. Дочь его, прелестное, веселое дитя с необыкновенно странной манерой речи и идеями, совсем не походит на наших английских девушек. Ин так часто говорил мне о ней, что я не была подготовлена встретить нечто противоположное тому, что слышала от него.

Генерал Фордибрас питает, по-видимому, страсть к морским путешествиям. В Америке он бывает мало и живет больше в Париже или где-нибудь на юге. Ин раньше страстно любил море, но уже несколько лет, как он отказался от него, и я очень удивилась, услышав, каким превосходным матросом он может быть. В настоящее время он пристрастился к лаборатории и обсерватории, к редким книгам, а больше всего — к редким драгоценным камням. Генерал Фордибрас мало интересуется всем этим, а дочь его настолько американка, что не полюбопытствовала даже взглянуть на наши сокровища. От нас они отправились в Лондон, а оттуда на свою собственную яхту в Шербург.

Ин очень мало говорил о них, когда они уехали, и я была очень счастлива, что он не упоминал об Анне. В противоположность своим обыкновенным привычкам, он теперь то и дело ездил в Лондон, и я не без некоторого неудовольствия стала замечать, что он делается очень нервным. Это тем более удивляло меня, что он всегда был бесстрашен и храбр и готов был при всяком пустом даже случае жертвовать своей жизнью за других.

Сначала я думала, что ему угрожает какая-нибудь болезнь, и хотела пригласить доктора Вилькокса, но так как Ин всегда восставал против моих покушений на нежности (его собственные слова), то я вынуждена была отказаться от своего намерения и искать другие причины нервного расстройства. Нет ли здесь сердечной привязанности? Но я скоро убедилась, что Ин совсем не думает об Анне Фордибрас и не ее отъезд за границу так волнует его. Не могло быть речи и о денежных делах, ибо я знала, что Ин очень богат, а тем более о каких-либо конфликтах с местными жителями по случаю выборов. Что же случилось с моим братом?

Ах, как была бы я счастлива, имей я возможность ответить на этот вопрос!

Первое, что я заметила, было его нежелание оставить меня одну в Маноре. В первый раз в течение нескольких лет отказался он от ежегодного обеда в своем любимом клубе.

— Я не успею на последний поезд, — сказал он мне утром во время завтрака, — невозможно, Гарриэт! Я не должен ехать.

— Что с тобой, Ин? — сказала я. — Неужели ты боишься за меня? О, голубчик, вспомни хорошенько, как часто я оставалась одна.

— Да, но впредь я не намерен так часто оставлять тебя одну. Когда я вполне уясню себе причины своих опасений, тогда и тебе они будут известны, Гарриэт! А до тех пор я буду жить дома. Маленький японец останется со мной. Он сегодня приедет из города, и ты, надеюсь, все приготовишь для него.

Он говорил о своем слуге, японце Окиаде, которого привез из Токио года три назад. Маленький человек служил ему верно в Эльбени, и я была довольна его приездом в Суффолк. Тем не менее слова Ина меня очень встревожили; я вообразила, что ему угрожает какая-то опасность в Лондоне.

— Неужели ты не можешь ничего сказать мне, Ин?

Он засмеялся, и таким смехом, который должен был успокоить меня.

— Могу сказать кое-что, Гарриэт! Помнишь ты жемчуг бронзового цвета, украденный у меня в Париже три года назад?

— Разумеется! Я прекрасно его помню! Могла ли я забыть его? Не хочешь ли ты сказать…

— Что я нашел его? Не совсем. Но знаю, где он.

— Ты, следовательно, можешь вернуть его?

— Ах, оставим это до завтра. Прикажи лучше приготовить Окиаде комнату рядом с моей спальней. Он не будет вмешиваться в мои дела, Гарриэт, и ты можешь сколько тебе угодно нежничать со мной, а я даю тебе слово греть зимой ножницы всякий раз, когда захочу остричь себе ногти.

Будь я, однако, более сообразительной, я должна была бы сразу догадаться, что Ин просто-напросто боится вторичного посягательства на свою чудную и редкую коллекцию драгоценных камней, коллекцию, существование которой известно немногим людям и которая принадлежит к числу самых красивых и редких во всей стране. Ин прячет свои драгоценности в прочный сейф, который стоит в его собственной спальне; даже мне редко позволяется заглянуть в эту святая святых. Здесь я нахожу нужным упомянуть еще об одной странности характера моего брата. Он, скорее, согласился бы татуировать себе лицо, подобно индейцу, чем украсить рубашку бриллиантовой булавкой. Спрятанные драгоценности свои он любил пламенно, и я искренне верю, что они играют некоторую роль в его жизни. Когда у него в Париже украли бронзовый жемчуг, он плакал, как ребенок, которому сломали игрушку. Дело было здесь не в стоимости их, совсем нет! Он называл эти жемчужины своими черными ангелами — в шутку, разумеется, — он думал, мне кажется, что они приносят ему счастье.

В таком положении находились вещи в мае месяце, когда Окиада, японец, приехал из Лондона и поселился в Маноре. Ин ничего мне не говорил и не возвращался больше к своему рассказу об украденном жемчуге. Большую часть своего времени он проводил в кабинете, где занимался изучением легенд Адриатики, собираясь написать о них целую книгу. Свободное от занятий время он уделял машине и обсерватории.

Я начинала уже думать, что все беспокойства его улеглись, и продолжала бы так думать, не случись тревожных событий, о которых я собираюсь