Бетховен - Лариса Кириллина

Венцом бетховенской лирики стал цикл «К далёкой возлюбленной», который считается первым в истории музыки романтическим песенным циклом. Поэт-любитель Алоиз Йейтелес, врач по профессии, переслал Бетховену через общего знакомого свои стихи. К высокой поэзии их причислить нельзя, кое-где они неуклюжи, кое-где тривиальны. Но Бетховен сразу же воспринял этот текст как «свой», пленившись его непосредственной искренностью, и в течение апреля 1816 года создал шесть песен, замкнутых в кольцо благодаря возвращению мелодии первой песни в финале.

Несомненно, бетховенский цикл имел автобиографический подтекст. Песни обращены к Бессмертной возлюбленной. Любовь к ней никуда не ушла и не померкла с течением времени, однако в последний раз прорвалась столь явно в 1816 году. Впрочем, годом раньше он неожиданно ещё раз положил на музыку фрагмент из «Урании» Тидге — тот самый текст «К надежде», который когда-то адресовал Жозефине Дейм. Новая версия оказалась более развёрнутой и проникнутой совсем другими чувствами: религиозным смирением и тихой мечтательностью.

Из дневника Фанни Джаннатазио дель Рио, 11 апреля 1816 года:

«Во вторник после обеда [9 апреля] я снова увидела Бетховена после долгого перерыва, поскольку он болел, и это нас по-настоящему беспокоило. Он вдруг заговорил о своём плохом самочувствии и сказал, что когда-нибудь приступ колик его прикончит. Я проговорила ему прямо в ухо: хоть бы это случилось очень нескоро. Он же ответил: жалок тот, кто не умеет умирать! „Я знал это ещё пятнадцатилетним мальчиком“. Однако, заметил он, „для искусства я ещё сделал очень мало“. Я же своевольно воскликнула: тогда вы можете умереть хоть сейчас! Но эти несколько слов очень меня расстроили, вернее, мысль о том, что он мог бы скоро умереть. Его новое сочинение, „Надежда“ из „Урании“ Тидге со вступительным речитативом, божественно. Когда мы с Нанни спели это и сыграли, обе были в полном восторге и чувствовали себя на небесах!»

Некоторые исследователи считают, что эта вспышка чувств могла быть вызвана возобновлением общения с Жозефиной Дейм. Но это общение почти не прослеживается в документах и реконструируется лишь гипотетически. Да, они, скорее всего, виделись на концерте в Мюллеровской галерее 11 февраля. И вряд ли можно сомневаться в том, что они встречались летом, причём неоднократно, в Бадене. Жозефина зарегистрировалась в книге гостей курорта как «графиня Дейм» 1 июля. С июля на курорте постоянно находился и Бетховен. Однако Рита Стеблин обнаружила, что Жозефина с детьми приехала в Баден ещё 30 апреля, но записалась под вымышленным именем «графиня фон Майерсфельд-Дейм» (то, что это была именно она, подтверждается мемуарами её сына Фридриха Дейма). К началу сентября Жозефина вернулась в Вену, однако первоначально в её намерения входило продолжить лечение на немецком курорте Пирмонт — в августе она получила в полиции паспорт для поездки туда в качестве «вдовствующей графини Дейм», но затем изменила свои планы. Возможно, эти обстоятельства отчасти проливают свет на совершенно загадочную запись в дневнике Бетховена: «Не в П-т, но с П.» — по мнению Марии Элизабет Телленбах, это могло означать «Не в Пирмонт, но с Пепи». Однако действительно ли между ними существовали настолько близкие отношения после всего, что случилось в прошлом, и всего, что успела натворить со своей судьбой Жозефина?.. Даже после разрыва со Штакельбергом она отнюдь не была свободна: формально она оставалась его женой и по-прежнему была опекуном четверых своих детей от первого брака. И — об этом из всех родственников знала только Тереза Брунсвик — существовала ещё внебрачная дочь Эмилия, рождённая в деревенской хижине в сентябре 1815 года и почти сразу же отданная на воспитание отцу, барону Карлу фон Андреану, преподавателю математики юных графов Фрица и Карла Деймов. Жозефина вскоре рассталась с Андреаном, но вся эта история должна была её угнетать и тревожить, поскольку могла стать известной третьим лицам (в 1817 году малышка Эмилия умерла, так и не узнав имени матери). Так что, даже если Жозефина общалась с Бетховеном в Бадене и между ними вдруг вновь возникло взаимное притяжение, она не могла бы дать ему никаких утешительных обещаний. Более того, известная непринуждённость, дозволенная на курорте, неизбежно ограничивалась в Вене. Летом 1816 года в столицу приехали мать и сестра Жозефины, причём Тереза активно занималась приведением в порядок расстроенных финансовых дел сестры. В том, что родственники не одобрили бы возобновления её близких отношений с Бетховеном, Жозефина вряд ли сомневалась. Между тем летом 1816 года Бетховен, очевидно, встречался не только с Жозефиной, но и с Терезой (в дневнике Терезы был записан венский адрес Бетховена).

Сопоставив круг чтения Терезы Брунсвик и Бетховена, Мария Элизабет Телленбах пришла к выводу, что они читали примерно те же самые книги в один и тот же период. С 1816 года Тереза вела запись названий одолженных ею книг; среди таковых были сочинения Гомера, Шекспира, Гёте, Гердера и Канта, причём из трудов последнего там значилась «Всеобщая естественная история и теория неба». Именно из этого трактата имеются выписки в так называемом «дневнике» Бетховена. Другой крайне нетривиальный объект интереса как Бетховена, так и Терезы — переводы древнеиндийских религиозно-философских книг и комментарии к ним. Это — фрагменты из Бхагават-гиты и Ригведы, поэма Джонса «Гимн Нарайяне», драма Калидасы «Сакунтала». Среди знакомых Бетховена, правда, был известный востоковед Йозеф фон Пургшталь, однако нет сведений о том, что они контактировали именно в этот отрезок времени.

Некоторые дневниковые записи Бетховена, возможно, имели отношение к Терезе Брунсвик, которая прекрасно знала о его давнем романе с Жозефиной, но ничем не могла помочь ни в прежние годы, ни летом 1816-го:

«В отношении Т. не остаётся ничего, кроме как предоставить это Богу. Никогда не ходи туда, где можно совершить ошибку по слабости. Оставь это лишь ему, ему, единственно Всеведущему Богу!

Однако будь с Т. как можно добрее, её привязанность заслуживает того, чтобы никогда не быть забытой — хотя, к сожалению, для тебя она никогда не повлечёт никаких выгодных последствий».

О том, что Бетховен много думал летом и осенью о своей неизбывной и безнадёжной любви, говорят и записи в его дневнике, и свидетельства Фанни Джаннатазио дель Рио. Её близкие, видимо, давно поняли, что девушка неравнодушна к Бетховену, и полагали, что следует помочь их сближению. В сентябре в гости к Бетховену в Баден дважды приезжал Каэтан Джаннатазио дель Рио с дочерьми, и во второй раз, 12 сентября, они остались ночевать в его квартире в особняке графа Йозефа Оссолиньского (ныне — вилла Брайтен). Фанни и Нанни разместились в кабинете, и сёстры поддались соблазну заглянуть в рукописи и бумаги Бетховена. Фанни потом вспоминала, что одна запись поразила её: «Моё сердце преисполнено красотами природы, хотя со мной нет её», — девушка поняла, что речь шла о любимой им женщине. Изучение сёстрами Джаннатазио дель Рио записной книжки Бетховена лишило Фанни душевного спокойствия: